Одежду ткала одна из разновидностей арениев, готовую, иногда даже сразу с узорами, иногда ее расшивали женщины. Причем со временем платья эти без носки усыхали, пропорционально уменьшались, откуда и широкий выбор размеров.

Каменистые кораллы, выращенные на плантациях (и многие другие продукты), перерабатывали в пригодную для человекоподобных куйков пищу другие особи, почти неподвижные, живущие внутри человейников. Им же скармливали остатки одежды, обуви, предметов быта. Этих мы с Гараниным не видели, что радовало: со слов антропологов, походили амики на огромных жирных гусениц.

В общем, биологический вид оказался весьма самодостаточным: как пчелиный улей, только круче. В ответ на мой вопрос, можно ли их вообще считать цивилизованными и насколько, женщина только рассмеялась – они и сами не могли на это толком ответить. А все шкалы и критерии, которые я пыталась вспомнить на планете, являлись больше творчеством фантастов, чем ученых. Даже набор критериев, определяющих возможность контакта, каждый раз был новым и очень условным.

А в моем рассказе Любовь в наибольший восторг привели действия Мария. Слишком сильно они выбивались из привычных поведенческих матриц, за пределы которых куйки почти никогда не выходили. Да, это наверняка объяснялось возрастными изменениями в его мозге, как и предполагали местные люди-ученые, но интересовали женщину детали: что именно замкнуло в его голове? При отсутствии трупа, конечно, этот вопрос оставался без ответа. Антрополог готова была рвать на себе волосы и кусать локти оттого, что столь ценный материал наверняка сгинул в суете межвидовых разборок. Потом плюнула и решила обратиться к капитану с требованием срочной высадки – вдруг повезет и Мария удастся найти. Я искренне пожелала коллегам удачи.

После разговора Любовь с аспирантом Отто в кильватере двинулась на приступ капитанского мостика, и мы с Базилем остались вдвоем.

– Василиса, разрешите, и я немного вас помучаю? – улыбнулся он. – Не могли бы вы рассказать, как именно произошло перемещение? Дело в том, что «Черный лебедь» весьма далеко отсюда…

– Да с удовольствием, только без показаний приборов все это голые домыслы, – оживилась я. Одно дело исполнять роль наглядного пособия, и совсем другое – обсуждать то, из-за чего несколько дней болела голова, с компетентным человеком.

Базиль, хоть и специализировался в другом, оказался большим любителем астрономии, отлично подкованным в теории, поэтому все мои рассуждения и предположения выслушал с большим воодушевлением и пониманием. Это подкупало, бодрило и заставляло голову работать активнее. Какие-то версии мы сообща отбросили, какие-то возникли вновь.

Самой же стройной и непротиворечивой, на удивление, оказалась фантастическая, подкупающая своим изяществом вероятностная теория.

О том, что объекты существуют именно в той точке пространства, в которой вероятность их нахождения больше всего, говорили давно. И теория построенного на этом принципе двигателя тоже далеко не нова: по ней требовалось уменьшить вероятность существования объекта в точке входа и повысить – в точке выхода, и тогда естественным образом возникнет пространственный прокол. Забавная, чисто умозрительная задача, которая, однако, заиграла новыми красками в контексте нашего с Гараниным перемещения. Она прекрасно объясняла, почему нас выкинуло на кислородную обитаемую планету вместо открытого космоса: просто потому, что вероятность нахождения человеческих существ на такой планете гораздо выше. Дальность и направление наверняка можно было вычислить на основе энергозатрат.

Но самое интересное заключалось в том, что теория эта неплохо согласовывалась с событиями на планете. Перемещение словно что-то сдвинуло, нарушило стабильность поля вероятностей вокруг нас, и вдруг начали происходить события, маловероятные в обычных обстоятельствах. Почти одновременно – брухи, срыв Мария, извержение вулкана, успешная диверсия людей, вход исследовательского корабля именно в тот сектор, в котором находились мы, наше попадание именно в тот город, где работали полевые антропологи из экспедиции…

В общем, открылось еще одно непаханое поле для теоретиков. И это не считая самого факта перемещения с помощью прототипа!

Как бы договориться со здешним экипажем, чтобы они подобрали остатки приборов с места нашего появления? Вдруг из них удастся что-то выжать?

Наш разговор вскоре прервался, причем на самой оживленной ноте – в кают-компанию вошел Гаранин, одетый в светло-серую форму без знаков различия, наверное, тоже с чужого плеча.

– Захар! – улыбнулась я полковнику: сидели мы к двери лицом, поэтому заметили начбеза сразу. – Хорошо, что тебя все-таки не стали задерживать. А мы с Базилем тут прикинули теорию нашего перемещения, такая любопытная штука выходит…

Полковник постоял на месте, потом только махнул рукой:

– Да ладно, я просто убедиться, что все в порядке. Не буду мешать.

И вышел. Я проводила начбеза растерянным взглядом. Что это он?

– На чем мы остановились? – пожав плечами в ответ на свои мысли, обратилась к собеседнику.

– На функции Рошеля – Петренко, – медленно ответил Базиль.

Вид у него стал немного рассеянным, мужчина бросил на меня странный задумчивый взгляд. Но потом программист встряхнулся и разговор продолжился. Правда, опять – недолго, потому что вернулась воодушевленная Любовь и попыталась вновь на меня насесть. И снова безуспешно, поскольку начали подтягиваться остальные. Наступало время ужина.

На который полковник, кстати, так и не явился. Учитывая, что на небольшом корабле, который не относился к классу комфортабельных лайнеров, никакой системы доставки еды в каюту не существовало, это обстоятельство озадачило: до сих пор Гаранин отличался отменным аппетитом. Может, я поспешила с выводами и не так уж безобидно прошел его разговор с конвоем? Или, может, он просто уснул?

Последнее предположение я, подумав, приняла за основу. Скорее всего, поэтому Захар и с нами рассиживаться не стал, убедился, что со мной все в порядке, да и ушел плющить подушку. Начбез, конечно, выносливей иных роботов, но ему тоже нужно отдыхать.

Я решила отнести Гаранину ужин в каюту, но легкое, зудящее чувство тревоги никуда не делось и продолжало покусывать. Только к концу ужина поняла, в чем проблема: я соскучилась. Слишком привыкла, что он постоянно рядом, а если нет – то это повод для беспокойства и за него, и за себя. Выработанная за несколько дней привычка оказалась до изумления устойчивой.

Бороться с ней радикальными методами я не стала, сгрузила пару порций на поднос и честно сообщила озадаченным сотрапезникам, что пойду кормить полковника. Конечно, посыпались шуточки, но в пределах разумного, без пошлостей – все-таки за столом собрались воспитанные, образованные люди. А Любовь вовсе пренебрежительно фыркнула на своих мужчин, заявила, что они все это от зависти, и благословила хорошо кормить спасителя. Как и я сама, насчет моих шансов выжить на планете в одиночестве она иллюзий не питала, поэтому называла вещи своими именами.