Накануне Собор обновленческих епископов специально обсуждал судьбу патриарха Тихона и принял в отношении его особый приговор. Текст по поручению Собора зачитал митрополит Петр:

— По бывшем суждении о патриархе Тихоне, Собор епископов пришел к единоличному решению, что патриарх Тихон перед совестью верующих подлежит самой строгой ответственности и каре — лишению сана и звания патриарха — за то, что он направил всю силу морального и церковного авторитета на ниспровержение существующего гражданского общественного строя нашей жизни.

— Огласите подписавшихся, — раздалось из зала.

— Довожу до сведения, — ответствовал митрополит. — Под документом стоят подписи пятидесяти четырех архиереев, то есть всех присутствовавших на Соборе владык. Из них шестнадцать архиереев дореволюционного постановления.

Осуждение патриарха Тихона и его деятельности «как контрреволюционной» закреплено было и в соборной резолюции, гласившей: «Собор на основании канонов Церкви сим объявляет Патриарха Тихона лишенным сана и монашества и возвращенным в первобытное мирское положение. Отныне Патриарх Тихон — мирянин Василий Белавин».

Собор признал сам факт восстановления патриаршества на Поместном соборе 1917–1918 годов «определенно политическим, контрреволюционным» и потому отменил принятое на нем соборное постановление о восстановлении патриаршества.

Для того чтобы ознакомить низложенного патриарха с документами Собора, 8 мая его перевозят из Лубянской тюрьмы в Донской монастырь, куда и заявилась делегация от обновленцев во главе с митрополитом Петром. Тихон расписался на предоставленных ему документах, хотя и заявил, что не признает законность данных решений, так как они нарушают канонические правила.

Решения «разбойничьего собора» окончательно укрепили Сергия в мыслях о возвращении в Патриаршую церковь. Как только в конце июня 1923 года патриарх обратился в Верховный суд РСФСР с заявлением, в котором раскаивался в своих «контрреволюционных деяниях», он был освобожден из-под стражи, помещен в Донской монастырь и даже получил возможность принимать посетителей и выезжать из монастыря, Сергий Страгородский спешно выезжает в Москву с одной только целью — встретиться с патриархом. Труден был этот шаг, ибо должен он был сопровождаться раскаянием и покаянием. В течение месяца Сергий на свои звонки получал один и тот же ответ: «Патриарх не принимает».

Сергий жадно внимает доходившим до него слухам о жизни «тихоновской» церкви. Он знал, что патриарх сформировал при себе временный Священный синод, в состав которого вошли архиепископы Тверской Серафим (Александров), Уральский Тихон (Оболенский), епископ Верейский Иларион (Троицкий), ставшие ближайшими помощниками патриарха. Известны были ему и отклики на торжественные патриаршии службы с многотысячными толпами верующих, приходивших к своему патриарху, будь то Донской монастырь, московские храмы или храмы в Подмосковье, куда выезжал Тихон с разрешения властей. С особым вниманием ознакомился он и с августовским воззванием патриарха и Синода, в котором заявлялось о решительном отмежевании от всякой контрреволюции, выразившемся в таких словах: «Возврат к прежнему строю невозможен, Церковь не служанка тех ничтожных групп русских людей, где бы они ни жили, — дома или за границей, которые вспомнили о ней только тогда, когда были обижены русской революцией, и которые хотели бы ею воспользоваться для своих личных целей. Церковь признает и поддерживает советскую власть, ибо нет власти не от Бога»[92].

Эта позиция патриарха и разделялась, и поддерживалась Сергием. Он понимал, что она выбивает основной козырь из рук обновленцев — заявление о лояльности к советской власти. И результат не заставил себя ждать. Вскоре по Москве прокатилась волна возвращения обновленческих священников в Патриаршую церковь. Обновленцев к тому же чуть ли не повсеместно изгоняют из храмов, избивают, говорят о них с большей ненавистью, чем даже о безбожниках. Внутри обновленчества начались разброд и шатания: одна часть его сторонников с еще большим озлоблением стала относиться к «тихоновщине», проклиная ее и взывая к властям с требованиями «уничтожить церковную контрреволюцию», а другая — разнообразные группировки обновленцев, ранее спорившие между собой за власть и паству, оказавшись перед общей опасностью, должна была предпринимать шаги к объединению.

Фигурой, которая, как надеялись обновленцы, сможет осуществить этот объединительный процесс, стал митрополит Нижегородский Евдоким (Мещерский). Тот самый, что год назад вместе с Сергием Страгородским подписал воззвание о признании каноничности власти обновленческого Высшего церковного управления. Его умоляют приехать из Нижнего Новгорода в Москву и возглавить движение. Сразу по прибытии в Москву Евдоким проводит совещание представителей различных обновленческих группировок. Принимаются решения об упразднении ранее действовавшего обновленческого Высшего церковного совета и об учреждении вместо него Синода во главе с Евдокимом. В состав Синода вводятся, для придания видимости «церковной законности», епископы старого (дореволюционного) поставления.

Евдокиму удалось за короткий срок свершить, казалось бы, немыслимое — приостановить центробежные процессы и консолидировать обновленчество. С ним обновленцы почувствовали себя спокойнее и увереннее. Величественный и надменный князь церкви Евдоким в то время импонировал решительно всем. Обновленческие батюшки подобострастно склонялись перед высоким духовным сановником, почуяв наконец привычную для них властную руку староцерковного архиерея. В иностранных посольствах Евдоким принимал вид образованного европейца, чему немало способствовали его великолепная английская речь и навыки, приобретенные им в бытность архиепископом Североамериканским и Алеутским (1914–1917). Представителям Восточных патриархов в Москве и ученым теоретикам обновленчества из бывших академических профессоров импонировали диплом магистра богословия и ученая карьера Евдокима — инспектор, ректор Московской духовной академии (1898–1908). Наконец, народ, бесцеремонно выталкивавший из церквей обновленческих батюшек, умолкал при появлении старого архиерея в белом клобуке, с генеральской осанкой, с барской пренебрежительностью в обращении.

При Евдокиме начались первые робкие попытки обновленцев и «тихоновцев» перейти от противостояния и публичных обличений во всевозможных грехах к нащупыванию почвы для возможных переговоров о судьбах православия в России. Обновленцы выдвигали идею проведения объединительного Собора, который должен был принять окончательное решение о судьбе патриарха Тихона.

Получая от многочисленных друзей, знакомых и почитателей последние новости о церковной жизни, Сергий Страгородский мучился и переживал, что в столь ответственный для церкви момент он не в силах что-либо предпринять, поскольку оставался в положении не признаваемого ни обновленцами, от которых ушел, ни «тихоновцами», которые не звали его к себе. В этом он усматривал указание на свою «неправославность», нежелание со стороны патриарха простить его.