Она почувствовала его присутствие прежде, чем увидела: стоящий на пороге открытой двери согбенный человечек, натянувший кофту жены на костлявое голое тело. Она разразилась гневной речью, но он даже не пытался возражать, просто моргал, понурившись, и дрожал всем телом.

Кэтрин помнила больше того, что поведала ему. Невысказанные слова метались у нее в голове, но она удерживала их, чтобы не сбить. Надо было донести до него суть. И ей это удалось. Дослушав, он не произнес ни слова, просто сидел на стуле, вцепившись руками в его края и опустив голову.

– Мне очень жаль. – Она удивилась, ибо сказано это было не им, а ею. Она не собиралась произносить этих слов, они вырвались сами собой. С ними она встала и удалилась.

И только тут перестала сдерживаться и позволила себе разрыдаться. Из глаз ее потекли годами копившиеся слезы.

1993, лето

Когда Джонатан улыбнулся сидевшей за стойкой бара и только что закончившей разговаривать по телефону с Робертом Кэтрин, она улыбнулась в ответ. Улыбка была машинальной, и все же она смутилась и, не обращая внимания на жест Джонатана, приглашающий ее присоединиться к нему, поспешила к лифту и поднялась к себе в номер. Она заперлась на ключ и подошла к кровати, на которой, уходя, уложила Николаса. Ребенок крепко спал, широко раскинув во сне руки. Она открыла дверь в соседнюю комнату и отнесла его на собственную кровать. Потом приняла душ и легла. Ничего той ночью не произошло. Ничего.

На следующий день они с сыном отправились на пляж. Было рано, а Николас проснулся еще раньше, в семь, так что на море они оказались около половины девятого. Она вспомила охватившее ее чувство одиночества, но также и блеск солнца, еще не слишком жаркого, и еще – разбегающийся на мили и мили в разные стороны светлый песок. Помнится, она сказала тогда Нику: пляж сейчас только наш. Он принялся неустанно таскать ведерком воду из моря. Они строили городок, по крайней мере она строила, ибо Ник, не вполне схватывая суть происходящего, считал, что ведра с песком, который шел на строительство магазинов и домов, существуют лишь для того, чтобы опрокидывать их и снова наполнять. Она помнила, как терпелива была тогда, и в то же время несколько стыдилась своего терпения. Стыдилась именно потому, что осознавала его, оно не было естественным. Но все равно она терпела и терпела, никак не одергивала сына. И пока он ровнял дома с землей, начинала строительство дорог, орудуя лопаткой, прокладывала в бесформенных кучах песка кривые улочки.

Через пару часов стали появляться люди, и к полудню пляж заполнился. К этому же времени Николас прилично поджарился на солнце и устал. Они пошли в кафе перекусить, прихватив с собой с пляжа все, кроме полотенец. Они шли, держась за руки, и Кэтрин вспомнила, как хорошо у нее было на душе. Она снова чувствовала в своей ладони пухлую ладошку Николаса и вспоминала, как ласково ее пожимала, а он отвечал на пожатие. Послезавтра им предстояло уезжать, и Кэтрин впервые почувствовала, что чудесно провела с сыном время под этим ослепительным солнцем.

Ник пообедал без всяких капризов, и на десерт она взяла мороженое – ему ванильное, себе клубничное. Возвращаясь на пляж, они менялись, слизывая мороженое друг у друга. Она вспомнила каплю мороженого, повисшую на носу у Ника, когда он потянулся к ней в тот же самый момент, как она собиралась передать ему свой шарик. Он захихикал, чувствуя на лице приятную прохладу, и измазал щеки и подбородок. Попытался было слизнуть мороженое языком, но не дотянулся, и Кэтрин пришлось пустить в ход подол пляжного платья, чтобы вытереть сыну лицо и отогнать слетающихся на запах сладкого ос.

Вернувшись, изрядно вспотевшие на солнце, на пляж, они улеглись на полотенца. Она вспомнила, как сняла платье и уселась, раздвинув ноги, а Ник уютно устроился между ними и прижался к ее обнаженному животу. Она читала ему какую-то книгу и чувствовала, что тело его постепенно тяжелеет, а голова клонится в сторону. Он уснул. Она бережно оторвала его от себя и положила рядом, укрыв платьем, чтобы он не сгорел на солнце. Он спал уже больше часа, а она все это время читала уже свою книгу и чувствовала себя счастливой. По-настоящему счастливой. А потом она и сама задремала, свернувшись калачиком рядом с сыном, прикрывая его, как наседка.

Когда Ник проснулся, проснулась и она. Распрямившись, она увидела Джонатана. Между ними были люди. Он находился ближе к морю, чем они с Николасом, но видно ему их было хорошо. Он лежал на животе, лицом в их сторону. Интересно, давно ли он здесь, мелькнуло у нее в голове. Она сделала вид, что не замечает его, и повернулась к Нику, одновременно доставая из сумки бутылку воды. Вот тогда-то он, должно быть, и сделал несколько снимков. Самого этого момента она не помнила, но фотографии видела. Кадр: они с Ником сидят на полотенце, она протягивает ему воду. Пластиковая бутылка нагрелась, на вкус вода, наверное, ужасна, но Ник не пожаловался. Она вспомнила, что смутилась, почувствовав себя почти обнаженной. Положим, в этом смысле она ничуть не отличалась от всех остальных, и все же ей сделалось как-то неловко, и она сдвинула ноги и подтянула спустившуюся с плеча бретельку бикини.

Около трех Кэтрин и Ник ушли с пляжа и вернулись в гостиницу. Она не помнила, чем они занимались следующие два часа, но во всяком случае время прошло мирно. Потом они поехали в город. Кэтрин предпочла бы прогуляться, но для Ника расстояние было слишком большим, и пришлось попросить швейцара вызвать такси. Они зашли в кафе, заказали пиццу, а потом пошли бок о бок по узеньким улочкам и в конце концов вышли на площадь, где Ник так и ахнул от изумления, увидев карусель. Казалось, она сошла прямо со страниц детской книжки. Нику захотелось прокатиться на лошади самому, но так, чтобы на другой, прямо за ним, ехала мама. Она вспомнила, как усадила его в седло, убедилась, что он крепко держится за перекладину, а потом, как Ник и просил, устроилась сзади. Всякий раз, когда лошадь под ней опускалась и понималась, круг за кругом, она чувствовала, как к горлу подступает тошнота, да и беспокоилась, что Ник, то и дело оглядывавшийся на нее, может свалиться. Но все прошло благополучно, мальчик был в восторге, приключение оказалось лучше некуда.

За каруселью последовала спиральная горка. Не слишком высокая, как раз для ребенка его возраста и роста. На сей раз она за ним не последовала, справедливо опасаясь, что желоб окажется для нее слишком узок, осталась внизу и смотрела, как он поднимается наверх с ковриком в руках, а потом, раскрасневшись, с блестящими глазами, несется в ее сторону. Полет окончился под раскаты общего смеха. Мягкое приземление. Все хорошо. Пора было возвращаться в гостиницу, и они направились на поиски стоянки такси. Ник устал и расхныкался. Он хотел, чтобы его взяли на руки, но она не соглашалась, говоря, что идти осталось совсем недалеко. Она пообещала ему вернуться сюда завтра, накануне отъезда. И не обманула. Они действительно вернулись на эту маленькую ярмарку, но за это время та успела измениться. Кэтрин старалась представить ее прежней, но ничего не получилось.

Вот и стоянка. Только машин на ней не было, лишь знак «такси» и изображение автомобиля с шашечками. Очереди на такси не было, но народа вокруг полно – кто-то сидит в кафе, кто-то прогуливается по улицам в этот ранний вечерний час, заглядывая в витрины магазинов.