Спустя пару минут после того, как большеголовый суслик собрал пожертвования и удалился, пассажиры снова вздрогнули. Как и в случае с псиэном, по реакции масс можно было заранее узнать о начале следующего акта представления. В вагон вошел патруль.

Волна испуганной тишины говорила достаточно и о типе патруля. Приход алексиевцев невозможно было спутать даже с рейдом ОМОНа. Сидевшая напротив меня женщина с картофельным носом и большой корзиной трижды перекрестилась и прошептала молитву. Ее молодая спутница с носом того же корнеплодного типа одернула юбку и стала застегивать верхнюю пуговку воротника. Пуговка не давалась, девушка судорожно теребила воротник дрожащими пальцами — но вдруг широко распахнула глаза и замерла, как кролик перед удавом.

В проходе выросли три черные пуленепробиваемые ряс-палатки, увенчанные тремя головами с одинаковой стрижкой в стиле «брит-поп». Золоченые крестообразные АКЭЛы покачивались на крепких шеях, разбрасывая ослепительные зайчики. Такие же крестики, но в миниатюре — эмблема святназа — сияли в петлицах. Слезоточивые гранаты РПЦ-5 звякали на поясах. Старший по очереди поглядел в глаза женщинам с картофельными носами, затем уставился на меня. У него были глаза цвета заварки, которую находишь в чайнике, вернувшись домой из месячного отпуска. Двое других алексиевцев тем временем смотрели под скамейками, видимо надеясь, что там их ждет — не дождется псиэн.

Очевидно, мои глаза так же мало понравились старшему патрульному, как и его глаза — мне. Он положил руку на блестящую перекладину своего электронного АК, другой рукой вынул из широкого кармана ряс-палатки небольшой пакетик из черной бумаги. Подняв пакетик двумя пальцами к моему лицу, алексиевец произнес тихим голосом василиска:

— Соя морозоустойчивая «Осень Патриарха». Улучшает обмен веществ. Незаменима при гастрите и во время Великого поста. Желаете приобрести, брат мой?

Интересно, что ответил бы на это «братание» мой самый религиозный виртуал, Монах Тук? Может, напомнил бы, что в Новом Завете добрым христианам не предписывается наводить на людей автоматы, ездить на бронированных джипах по встречной, предоставлять налоговой полиции услуги шпионажа за населением и торговать генетически-модифицированной соей со странными свойствами? Ну, в Сети-то мой Тук ответил бы им и пожестче. А вот здесь, в реальности…

Я открыл было рот, но женщина с картофельным носом спасла меня от диалога. Она буквально выхватила пакетик с семенами у алексиевца. Другая рука уже протягивала личку для оплаты. Алексиевец снял ладонь с АКЭЛа и провел ею над личкой плавным жестом, напоминающим благословение. Затем снова опустил руку в карман ряс-палатки и произнес более благожелательным тоном:

— Имеются в продаже семена картофеля самовыкапывающегося «Марфа и Мария»…

Женщина с корзиной печально улыбнулась и покачала головой. Отказ был мягким, однако за ним чувствовалась вековая воля народа, который отдал Наполеону только Москву, но не больше. О, эти некрасовские женщины, вечная сила Севера! Моржа на скаку остановит, в горящее «иглу» войдет!

Алексиевец обменялся взглядами с двумя другими патрульными, которые к тому моменту уже закончили осмотр подскамеечной части вагона. Затем старший перекрестил своим АКЭЛом воздух над проходом, и кивнул на дверь в тамбур. Не проронив больше ни слова, святназ двинулся дальше.

На Московском я вышел из вагона в твердой уверенности, что с меня хватит. И с чего я взял, что «агент по недвижимости» как-то причастен к моим фокусам с предсказаниями? Только на том основании, что он и я — два психа с похожими заморочками? Нет, довольно гоняться за тенью, пора домой. На моем счету всего тридцатка, мое лицо выдает пренебрежение Великим постом, а для сусликов-телепатов я вообще пустое место.

Я в последний раз оглядел вокзал и спустился в переход. Навстречу из туннеля летели звуки, больше всего напоминающие то, что слышится, когда соседи сверху передвигают тяжелую мебель по линолеуму.

Нищий в драной хламиде — в прошлой жизни она могла быть и святназовской ряс-палаткой, и макинтошем от Apple — стоял на повороте туннеля и мучил деревянную блок-флейту. Вряд ли это можно было назвать музыкой. Правда, время от времени серия из трех-четырех писков образовывала нечто, смутно знакомое — но тут же, не дав вспомнить, исполнитель обрывал намек на мелодию очередным немыслимым пассажем. Казалось, все старания нищего направлены на то, чтобы раздражать прохожих этой какофонией и неудавшимся припоминанием.

Я заранее ускорил шаг, намереваясь пройти туннель побыстрее. Но еще через несколько шагов увидел на полу перед горе-флейтистом нечто, что зацепило глаз и не отпускало, пока я не подошел ближе. Изящная хрустальная фигурка — рюмка в форме женского торса? — стояла на краю грязной картонки, которую нищий использовал в качестве подстилки для своего «полу-лотоса».

— Купи вечность, добрый человек.

Ни в интонации сидящего на полу бомжа, ни в его лице не было ни капли просительности. Казалось, он отвечает на какой-то будничный вопрос.

Я взял хрусталь в руки. У рюмки не было дна! Это вообще была не рюмка, а песочные часы — но без песка и без крышечек, которыми обычно закрыты оба конца сосуда.

— Купить не смогу, — сказал я. — А вот обменять…

— Не из Новых Нетских часом? — В глазах бомжа заиграли веселые искорки.

— Нет, но… люблю меняться, — ответил я. О том, что деньги на исходе, я тактично умолчал.

— Ясно, — подмигнул бомж. — Я тоже люблю. Чего у тебя?

Я вынул брелок с нью-йоркским «песчаным долларом» — совершенно бесполезный теперь, когда личка заменила все мои ключи. Отстегнув от брелка посеребренную ракушку, я положил ее на картонку, справа от таких же бесполезных песочных часов без песка. Потом подвинул ракушку немного вперед, как того требовал ритуал обмена — странная современная причуда, которой меня научил Саид. Бомж некоторое время рассматривал оба предмета.

— Песок, — сказал он наконец и подвинул часы вперед.

— Песок, — согласился я и снял хрустальную фигурку с картонки.

Общая ассоциация, связывающая два предмета, была подтверждена обеими сторонами: обмен состоялся. Бомж, однако, не стал прятать «песчаный доллар», а оставил его на картонке. Вероятно, до следующего обмена.

— А сигаретки не будет? — спросил он.

— Будет.

Он потянулся к предложенной пачке, но не стал брать сигарету:

— У тебя ж последняя…

— Ну, оставишь половину.

Нищий с удовольствием закурил и неожиданно спросил все тем же будничным голосом, словно мы давно знакомы:

— Ищешь Куба?

— Кого? — переспросил я.

— Был у нас такой. У него фамилия была чудная. То ли Кубилин, то ли Кубарев. А звали просто Кубом.

— А кто вам сказал, что я кого-то ищу?

— Дак у тебя во лбу написано.

Ослышался ли я, или он так и сказал: «во лбу»?