— О чём ты говоришь?

— Твоя сестра не дочь твоего отца. Нестор всегда знал это.

Волна облегчения захлестнула её.

— И это всё? — улыбаясь, спросила она.

— Ты знала это?

— Моя мать никогда не могла убедительно отрицать это.

— Но тогда… тогда тебе должно быть ясно, что её настоящий отец будет претендовать на неё. Сейчас даже больше чем некогда.

Аура покачала головой.

— Фридрих никогда не делал попыток в этом направлении.

— Фридрих? — Джиллиан удивленно моргнул.

— Барон фон Везе, любовник моей матери.

Джиллиан со вздохом отчаяния откинулся назад. Шляпа уперлась в спинку и соскользнула с его головы, но он не обратил на это внимания. Резко наклонившись вперёд он в упор посмотрел на Ауру.

— Ты ошибаешься, — сказал он, и пока глаза Ауры становились всё больше, он продолжил: — Был ещё кто-то…

— Ещё… кто-то?

Он кивнул.

— Лисандр — настоящий отец Сильветты, Аура. И я боюсь, что он уже послал людей, чтобы забрать её наконец к себе.

Как-то вечером во вторник в первый раз за многие годы Шарлота попыталась проникнуть в сад на крыше и вызвать Нестора на разговор. Она обоими кулаками стучала по изображению пеликана на двери чердака, и Кристофер был вынужден подпереть вход комодом изнутри, из боязни, что она может приказать взломать дверь. Однако через полчаса её крики и плач затихли, и он услышал, как удаляются её шаги по скрипящей деревянной лестнице. Ещё два часа он пребывал в волнении и страхе, что она может вернуться назад со слугами, и они все-таки попытаются ворваться на чердак силой. Но после того как Кристофер придумал и отбросил более дюжины планов сохранения своей тайны, он, наконец, постепенно успокоился. Всё выглядело так, будто Шарлота успокоилась. Может, она решила перестать кормить Нестора каждый день, чтобы вынудить его добровольно покинуть чердак — эта мысль наполнила Кристофера мрачной веселостью.

Нет, всё действительно походило на то, что он снова был в безопасности, по крайней мере, на какое-то время. При этом он чувствовал, что время скрытности подходит к концу. Может, сегодня его матери снова не повезло, но, кто знает, насколько сильным станет её отчаяние на следующей неделе?

А то, что она была в отчаянии, не вызывало сомнений, прежде всего, с тех пор как визиты её любовника прекратились. Со времени исчезновения Фридриха усиливались признаки её душевного расстройства, которые ей удавалось долгое время подавлять с переменным успехом, и вспышки которого сейчас становились все отчетливее. Некоторые люди в замке ощущали это чаще, другие, как Сильветта, становились случайными свидетелями. Но всё же не было никаких сомнений, что Шарлота была близка к умопомешательству.

Всё началось с того, что она стала часто пропускать совместные обеды и ужины. Всё чаще за столом Кристофер и Сильветта сидели одни, в то время, как удивлённые слуги прилагали все усилия, чтобы скрыть своё любопытство под маской равнодушия. Это ещё сильнее сблизило Кристофера и Сильветту. Девочка всё больше отдалялась от своей матери и искала защиты и расположения у своего приемного брата. Для своего возраста она держалась с удивительным самообладанием, и через некоторое время совсем перестала вспоминать о Шарлоте за столом. Когда, в конце концов, её мать совсем перестала показываться на глаза, малышка даже постаралась взять на себя исполнение некоторых обязанностей хозяйки дома. Дошло до того, что повариха обсуждала с Сильветтой меню, спрашивала благословения на покупки, и называла девочку госпожа Инститорис, вместо того, чтобы как раньше называть её по имени.

Сильветта, казалось, смотрела на происходящее как на своего рода игру, в которой она принимала участие со всей серьезностью взрослого человека. Кристофер все больше и больше склонялся к тому, чтобы рассматривать её как равноправную спутницу, а не как ребенка. Иногда он только удивленно покачивал головой, но, в целом, его любовь к ней лишь усиливалась.

Уже много дней Шарлота не покидала своих покоев, поэтому её попытка проникнуть в сад была вдвойне удивительна, особенно учитывая тот факт, что обычно она пряталась в своем гнезде из ракушек. И тот, кто взял бы на себя труд прислушаться к звукам, доносящимся из-за ее двери, непременно услышал бы, как она разбивает хрупкие раковины, утверждая свой единственный из всех оставшихся триумфов — триумф над морем.

Следующим утром грохот вырвал Кристофера из сна. Моментально проснувшись, он выскочил из кровати и натянул на себя брюки. На какой-то миг его охватила паника: они пришли! Шарлота, Даниель, возможно, кто-то из слуг. Они пришли, чтобы отобрать у него тайны верхнего сада. У него не было ни малейшего сомнения, что это был грохот от ударов в дверь чердака.

Звук повторился.

Кристофер застыл. Что-то здесь было не так, шум был слишком далеко, невозможно, чтобы он шел от двери.

Он натянул поверх рубашки пуловер и шмыгнул в свои ботинки. Звуки доносились откуда-то снизу. Когда грохот раздался в третий раз, юноша понял, что это были выстрелы, наверняка, ружейные выстрелы. До этого он ни разу не слышал настоящего выстрела, но что еще, если не ружье или пистолет, могло произвести подобный шум?

Кристофер выбежал из каморки на лестницу, не забыв закрыть за собой дверь, и бросился вниз на первый этаж. Услышав взволнованные крики, даже вопли, а затем еще один выстрел, он инстинктивно направился в сторону вестибюля.

Невообразимая сумятица царила там. Одна из женщин плакала, а какой-то мужчина что-то кричал — что именно, он от волнения не мог понять. Распахнув последнюю дверь, он остановился.

Конрад, старший из слуг, живших в замке, стоял в халате у портала и размахивал ружьем, указывая наружу. Ружье, вероятно, было из охотничьей комнаты в западном крыле; просто чудо, что оно еще стреляло. Одна горничная в ночной сорочке и развевающейся накидке в панике металась взад вперед по холлу, как будто бы она не могла решить, что ей делать дальше. Другая горничная неподвижно стояла в углу, держа сжатые в кулаки руки у рта.

Посредине вестибюля, на полу, под самой люстрой, лежала неподвижная фигура — мужчина, одетый в черное — и тихо стонал. Только подойдя ближе, Кристофер заметил, что его черная куртка была пропитана чем-то влажным. Один из выстрелов Конрада, должно быть, попал ему в грудь. Чудо, что он вообще был еще жив.

— Преступник! — закричала горничная в ночной рубашке, заметив Кристофера. — Похититель! О, Боже мой! — Она бросилась к мужчине, лежащему на полу, упала на колени и начала промокать его кровоточащую рану краем своей накидки.

Конрад вогнал еще два патрона в стволы и выстрелил наружу в утренние сумерки. Кипарисовая роща стояла как ряды вражеской армии перед открытыми главными воротами. Даже отважный слуга не решался выбежать туда, где под защитой деревьев его могли поджидать остальные бандиты.