Короче, я войду внутрь, узнаю новый пароль, вернусь, потом мы подождем до восьми утра, и тогда я уже окончательно зайду с новой сменой.

В темноте башни похожи, как близнецы; но во многих квартирах горит свет, а верхние этажи Римской Башни темные. В подъезды мало кто входит, и почти никто из них не выходит.

Селия следит за периметром района. Мы с Габриэлем стоим там, где в прошлый раз ели карри. Только теперь у Габриэля в руках бутылка сидра. Вокруг нас толкается местная гопота, и Габриэль делает из бутылки глоток, потом протягивает ее мне. Я трясу головой и отвечаю:

– Сам пей эту гадость.

Он улыбается.

– Надо же как-то слиться с окружением.

И он действительно сливается, для него никакое окружение не проблема, но я все же замечаю:

– Ты и тут хорош, но не безупречен… голос чересчур счастливый.

Он смеется.

– У тебя всегда есть чему поучиться. – И тут же подхватив мою интонацию, переспрашивает: – Ну, так лучше?

Я посылаю его подальше, и он перегибается пополам от смеха. Юнцы начинают смотреть в нашу сторону, но, стоит мне бросить на них один взгляд, как они мгновенно сматываются, а Габриэль прыскает снова.

Дует холодный ветер, хорошо хоть, дождя нет. Надо просто ждать. Я беру у Габриэля бутылку и начинаю прохаживаться вдоль витрин, стараясь выглядеть естественно – то есть изображаю озлобленную скуку. Полночь, наверное, уже близко. Я возвращаюсь к Габриэлю и встаю с ним рядом. В одиннадцать сорок семь становлюсь невидимым и направляюсь к Башне. Подъездная дверь по-прежнему сломана, изнутри тянет мочой, но я успеваю добраться до третьего этажа прежде, чем на меня накатывает головная боль. На седьмом я ощущаю первый приступ тошноты. Я даже останавливаюсь и секунду стою, ухватившись рукой за стену. И тут же слышу у себя за спиной шаги по лестнице. Сделав глубокий вдох, я продолжаю подниматься, меня тошнит, но голова не кружится. Я добираюсь до верхнего этажа и забиваюсь там в самый дальний угол.

Охранники поднимаются за мной не спеша. Я стою, затаившись, в углу, и думаю только о том, чтобы правильно дышать и оставаться невидимым.

– Джез опять опаздывает? – спрашивает один из них. Я поднимаю голову и вижу, что их снова пятеро.

– Заходи уже, а?

И тут же со дна лестничного колодца раздается крик:

– Я здесь! Подождите меня.

Остальные начинают ворчать и материться. А у меня желудок буквально выворачивается наизнанку. Стены сдвигаются, и мне требуется вся моя сила воли, чтобы убедить себя, что они не падают, что это не то иллюзия, не то шутка, которую играет со мной мой мозг, короче, что бы это ни было, стены точно стоят на месте!

А еще мне необходимо оставаться невидимкой. У меня сводит живот, я перегибаюсь пополам и тут же слышу:

– Живее можешь? – Кто-то начинает: – Сбавь… – И в ту же секунду снова окрик Джеза снизу: – Подождите! – Желудок тем временем подкатывает мне прямо к горлу, я уже чувствую кислый привкус рвоты, и все, о чем я еще могу думать, это как дышать ровно и оставаться невидимым. Потом они заходят внутрь, дверь за ними захлопывается, а я бросаюсь к лестнице и наполовину сбегаю, наполовину скатываюсь по ней вниз, и продолжаю бежать так до тех пор, пока рвота наконец не вырывается из меня наружу. Вот теперь стены точно надвигаются на меня, в голове шумит, желудок сводит, меня снова тошнит. Я знаю, что мне надо наружу, но где это – наверху или внизу, – я не помню, стоять я не могу, так что приходится ползти, а потом я скатываюсь вниз по лестнице, снова ползу, и снова скатываюсь, шум в моей голове превращается в грохот, какие-то голоса орут, и мне хочется заорать на них в ответ, но здесь я не могу, не могу даже ползти, визг в моих ушах все нарастает, желудок сводит еще сильнее, я поджимаю колени к животу и уже не сдерживаюсь, ору во весь голос, и тут же к моей спине прикасаются чьи-то ладони, и Габриэль говорит:

– Я здесь. Все в порядке. – Меня поднимают, чьи-то руки держат меня под мышки, и я опять слышу его голос: – Осталось всего два пролета, и мы на улице. – Я все еще не могу стоять, и он тащит меня спиной вперед, пятками по лестнице, но, едва мы минуем подъездную дверь, его хватка ослабевает, я излечиваюсь от головной боли и тошноты и вообще чувствую себя прекрасно. Лучше, чем прекрасно. Я просто фантастически себя чувствую.

Габриэль ни на что не жалуется, но я понимаю, что ему тоже плохо. Когда мы возвращаемся на свой пост, он спрашивает:

– Пароль добыл?

– Сбавь газ, кажется.

– Кажется?

– Ну, «сбавь» там точно было.

– А «газ» не точно?

– Это мог быть «паз».

– Или лаз? Или глаз? Или вообще что угодно!

– Сбавь газ.

Кажется.

И снова мы ждем. Магазины уже закрыты. Вокруг ни души, компанию нам составляет только холод. Мы заходим глубже в переулок и там садимся на землю, спиной к стене. Но спать не можем.

Габриэль говорит:

– Кто-то однажды сказал, что любая война – это долгие периоды скуки, разбавленные мгновениями панического страха.

– Скорее, минутами.

– Ну да, минутами, а то и часами, если дела совсем плохи.

– Думаю, сегодня нас ждут именно часы.

Габриэль берет меня за руку и переплетает свои пальцы с моими.

– Зато потом все кончится. Не будет больше ни скуки, ни страха, а только покой, скалы и кофе с круассанами.

– Ага. – Но я не могу думать о кофе и круассанах, все мои мысли только о предстоящих нам часах страха, крови и криков боли и ужаса.

Начинает светать. Проезжает доставочный грузовик, на асфальт шмякается мешок со свежими газетами, открывается газетный киоск. Габриэль идет к нему купить нам шоколадок. У меня так свело горло, что я едва могу глотать, но все же пропихиваю их в себя. Потом мы снова ждем.

Из-за угла одной башни появляется Селия. Время семь двадцать девять, мне пора.

Габриэль говорит:

– До скорого.

Я рысцой преодолеваю пространство, которое отделяет меня от Башни, вхожу через разбитую дверь в зловонный подъезд, поднимаюсь по лестнице, прохожу мимо блевотины на седьмом этаже и чувствую, как отпускает меня напряжение. Желудок расслабляется. Мне уже не терпится приняться за дело.

Я становлюсь невидимым и поднимаюсь на самый верхний этаж, туда, где дверь в тюрьму. У меня с собой булавка Меркури, которая открывает любые замки, я приближаюсь к двери вплотную, тихо говорю: «Сбавь газ», – прикладываю булавку острием к скважине и нажимаю.

Ничего не происходит.

У меня пересохло в горле, и, наверное, из-за этого мой голос прозвучал нечетко. А может, пароль не тот, но раздумывать уже некогда.

Снизу раздаются шаги. Охранникам еще рано – смена минут через двадцать пять, – так что это, скорее всего, кто-то из жильцов. Но мне все равно надо войти в эту дверь. Я снова говорю: