Что с ней станет.

Но лишь раз почувствовав дурманящий запах нежной кожи, горечь лимонной вербены в волосах, Кейран понял, что ему уже никогда не будет плевать.

Как будто тоже заболел ей.

Обезумел.

– И что теперь?

– Буду искать ублюдка, проклявшего Флоранс, – ответил младшему сыну Сагерт и притушил сигару, понимая, что на сегодня с него достаточно.

– Ты знаешь, о чем я, отец, – пристально посмотрел на отца Кейран.

– Когда Флоранс станет лучше, Гален расторгнет с ней помолвку. Признается, что полюбил другую. Ее сестру. А я буду думать, как убедить Беланже заключить с нами новый союз.

– Как у тебя все просто получается! Разорвет одну помолвку, тут же заключит другую. Да стоит Галену отказаться от Флоранс, и они нас даже на порог не пустят! Раз уж так пекутся о своей репутации…

– А вот это уже, брат, не твоя забота, – сказал, поднимаясь, Гален. Привычным жестом уверенного в себе человека застегнул пиджак. – Я умею быть убедительным. Скоро Мими забудет о своих страхах и снова будет от меня без ума. Будь спокоен, отец, уже к концу лета мы поженимся. Доброй ночи, Кейран, – кивнул на прощание брату, не преминув ядовито добавить: – Что это такое у тебя с лицом, а? Нерв защемило?

Негромко насвистывая себе под нос въевшуюся в память бойкую мелодию, которую часто слышал в каком-то из нью-фэйтонских салунов, Гален покинул кабинет.

Утром Мишель ждал сюрприз. Когда она спустилась к завтраку, обнаружила, что кресло во главе стола сменило хозяина. «Мистер Сагерт вернулся!» – едва не вскричала она и в нерешительности замерла на пороге столовой, не зная, радоваться или начинать бояться еще больше.

– Доброе утро, Мишель. – Король хлопка первым ее заметил. Стянув с коленей кремового цвета салфетку, поднялся, привлекая к «гостье» внимание остальных членов семейства.

На губах Катрины промелькнуло некое подобие улыбки, еще не дружественной, но почти благодушной. Гален привычно раздел пленницу взглядом. Аэлин недовольно поморщилась и потянулась за фарфоровой в синий горошек чашкой. А Кейран… Мишель почувствовала новый прилив злости. Младший Донеган даже глазом не повел в ее сторону! Сидел, забаррикадировавшись от всех листами газеты, и делал вид, что всецело увлечен передовицей, а появление Мишель попросту не заметил.

Ответив невнятным приветствием на слова самого старшего из Донеганов, она опустилась на стул рядом с мисс Кунис, которая принялась нервно ерзать, как будто от присутствия «гостьи» у нее зачесалось все тело или скорее только мягкое место.

– Мишель, я бы хотел поговорить с тобой после завтрака. – Дождавшись, когда она устроится за столом, хозяин Блэкстоуна вернулся на свое место.

– Вы даже не представляете, как долго я ждала этого разговора, мистер Донеган. – Мишель заметила, как дрогнула газета в руках у сидящего напротив нее молодого человека и как исказилось гримасой недовольства лицо Галена. – Есть ли новости о моей сестре?

– Флоранс поправляется, – с улыбкой успокоил девушку Сагерт. – Но давай сначала насладимся завтраком, а дела и проблемы отложим на потом. Попробуй шоколадный бисквит. Его только что привезли от мадам Фурнье. Гален говорит, ты обожаешь сладости из кондитерской на Ройял-стрит.

В любое другое время Мишель порадовалась бы залитому шоколадной глазурью торту, пестревшему алыми и желтыми марципановыми розочками. Но сейчас ей было не до сладостей и не до растягивания удовольствия. Она даже не почувствовала вкус тающего на языке бисквита, быстро проглотила предложенный ей кусочек и замерла, прямая и напряженная, давая понять, что к разговору готова. Расслабиться хотя бы немного не позволяло волнение и пристальный жадный взгляд серых глаз, в ее присутствии захлестывающихся тьмой. Другие же глаза – цвета расплавленного свинца и кофе – смотрели куда угодно, но только не на девушку, сидящую напротив.

Не на нее.

Мишель с трудом сдержала вздох облегчения, когда, промокнув губы салфеткой, Сагерт наконец поднялся. Она поспешила последовать его примеру и под напряженное молчание Донеганов отправилась следом за хозяином Блэкстоуна в противоположное крыло дома.

В кабинете он сразу опустился в кресло, накрыв руками затертую обивку подлокотников. Зеленый бархат на них порыжел, с позолоченных инкрустаций на письменном столе сошла эмаль, и бронза витых светильников потемнела, но эти мрачные штрихи нисколько не портили общую картину кабинета. Дневной свет приглушали тяжелые портьеры горчичного цвета, отчего резкие и даже немного грубые черты лица самого богатого плантатора Юга визуально смягчились, и он уже не казался Мишель таким суровым и мрачным.

Она всегда перед ним робела. И сейчас тоже ничего не могла с собой поделать. Вместо того чтобы предъявить Донегану претензии, обвинить его сына в похищении, сидела, потупив взгляд, и не решалась заговорить первой.

Считала секунды до момента, когда зазвучит его низкий, с резкими нотками голос, охрипший от табачного дыма, намертво впитавшегося в стены и мебель кабинета.

– Мне даже представить сложно, что тебе пришлось пережить по вине моего сына. Поступку Галена нет оправдания, и ты имеешь полное право на него злиться и даже ненавидеть. Я сам не перестаю ругать его за то, как он с тобой обошелся.

– Отправьте меня домой, и я постараюсь его простить, – с надеждой прошептала Мишель.

Сагерт сделал вид, будто пропустил эту тихую мольбу мимо ушей, и заговорил громче:

– Единственное, что может хотя бы немного обелить Галена в наших глазах, – это его к тебе чувства. Если бы я знал о них раньше… Только сейчас понял я, Мишель, насколько ты ему дорога. С Флоранс Гален будет несчастен и ее сделает несчастной. Поэтому, как только твоя сестра поправится, помолвка будет расторгнута.

Если бы неожиданно разверзся потолок и на Мишель полетела мебель с комнаты сверху, она бы и то так не изумилась. Все, на что ее хватило в тот момент, – это на растерянное «ум-м» и недоверчивый взгляд, исподлобья брошенный на короля хлопка.

– Гален намерен просить твоей руки. Что скажешь, милая? – окончательно ошеломил ее Сагерт.

Задай он ей этот вопрос в вечер помолвки Флоранс с принцем из ее грез, на поверку оказавшимся чудовищем из ее кошмаров, и Мишель бы, не задумываясь, дала согласие. Но сейчас все внутри нее взбунтовалось против такого предложения.

Подталкиваемая эмоциями, она порывисто выпалила:

– Что я ни за что не пойду замуж за своего похитителя!

Пусть в том, что Гален ее украл, была и ее вина – вина, в которой она не могла признаться никому, кроме самой себя, – сейчас она как никогда четко поняла, что не желает провести долгие годы с Галеном Донеганом. Не желает ни его любви, навеянной чарами или настоящей, ни его поцелуев, ни его ласк.

Вообще не желает его в своей жизни.