И теперь во сне он уже не был один, но в окружении братьев в капюшонах, которых он знал, которых вывел из этой темницы. Он чувствовал себя словно заново рожденным, крещенным в черной горячей крови, ставшим воином, гладиатором, рыцарем какого-то древнего ордена, исполнившим священную свою миссию...

Долина Плача, так назвал он это дьявольское место, из которого ему удалось выбраться.

А потом все эти образы блекли, замутнялись, черная кровь исчезала, и он просыпался и открывал глаза. И еще долго лежал весь мокрый на пропотевших насквозь простынях, и для него начинался новый день.

* * *

Монсеньер Санданато прилетел в Рим в четыре часа.

Кардинал Джакомо Д'Амбрицци предпочитал вести жизнь тихую и уединенную, и четыре утра были для него самым тайным и сокровенным часом.

Сидя за рулем, монсеньер Санданато изучал в зеркале заднего вида лицо своего старого учителя. Кардинал разместился на заднем сиденье самого непрезентабельного в автопарке Ватикана автомобиля — голубого «Фиата» с ржавой вмятиной на заднем бампере. Мания секретности в самой ярко выраженной, стадии. Этим прохладным осенним утром окраинные улочки Рима были еще погружены во тьму в столь ранний час, казалось, что старинные здания стоят наклонно, так и тянутся друг к другу, точно истосковавшиеся старые друзья. Впечатление такое, словно они едут в туннеле.

Кардинал достал из старого кожаного портсигара черную египетскую сигарету, вставил в рот, прикурил. Глубоко и с наслаждением затянулся, и Санданато увидел в зеркальце его пальцы, короткие, толстые, сплошь в желтых никотиновых пятнах. Типичные пальцы крестьянина. А вот лицо — в этот момент он погрузился в чтение книги о приключениях Шерлока Холмса — лицо говорило о том, что этот человек любитель плотских наслаждений, эдакий Борджиа. Губы полные, зубы неровные и покрыты желтоватым налетом от непрерывного курения, глаза ясные и ярко-голубые, смотрят пронзительно из-под тяжелых век, в тот момент, когда он отрывал их от книги.

Костюм на кардинале был светский. Еще один признак мании секретности, но Санданато его понимал. Даже сейчас, сидя на заднем сиденье этой маленькой жалкой машины, старик в потрепанной шляпе — тоже часть камуфляжа — предпочитал говорить шепотом. Боялся, что в «Фиате» могут быть «жучки». В играх, где ставки столь высоки, часто говаривал он, возможно все. «Болтун — находка для врага» — совершенно справедливая поговорка.

Шляпа низко надвинута на лоб. Под ней некогда черные, а теперь совсем седые волосы тесно, точно шапочка, облегают массивный череп. Неброский серый костюм немного ему маловат и сидит нескладно, точно снят с плеча какого-нибудь русского. Фигура крепкая, немного квадратная, руки и плечи мясистые, от него так и веет силой, несмотря на то, что старику за семьдесят. Даром что вырос в Триесте, у тамошних парней всегда была репутация: соображает быстро, а кулаками действует еще быстрей.

За долгие года Санданато часто наблюдал этого человека, знал о его пристрастии к маскировке и о том, что природные данные лишь способствуют ей. Внешность его была обманчива. Толстые щеки и двойной подбородок говорили о добродушии. Ходил он, робко сутулясь, одежда всегда казалась немного измятой, на каком бы важном событии он ни присутствовал. Невозможно было представить его отглаженным, накрахмаленным и аккуратным, хотя, в сущности, так оно и было. Но все это служило лишь обманчивым фасадом. Лицо старого сибарита так и светилось интеллектом. И чутье его никогда не подводило, и логикой он владел практически безупречной. У кардинала Джакомо Д'Амбрицци, обожавшего таинственность, было несколько секретов от монсеньера Санданато.

Санданато еще с самого начала знал, что кардинал вовлечен в самые мирские дела Церкви. Здесь требовался именно такой человек, наделенный быстрым, практичным и расчетливым разумом, и власть предержащие представители Ватикана сразу распознали эти качества в молодом парне из Триеста. Деньги — вот с чем он умел обращаться лучше всего. Начал с накоплений, затем пустился в инвестирование. В плане построения и организации материального благосостояния Церкви ему в свое время просто не было равных.

Занимаясь этими делами, кардинал вскоре понял, насколько уступчива в этом отношении Церковь. Так бывает податлива девушка, волнуемая прикосновениями возлюбленного. И потому и с Церковью, как с ней, можно делать все, что заблагорассудится. Правда, больше всего на свете Д'Амбрицци хотелось сохранить Церковь, защитить ее от зла и врагов, как внутренних, так и внешних. Задача была не из легких, но он с ней всегда справлялся. И последние годы рядом с ним всегда был Пьетро Санданато, свидетель становления его могущества.

Кардинал часто рассказывал ему о том, как догадался о своем призвании. Случилось это пятьдесят с чем-то лет тому назад, когда он зашел в одну маленькую и обшарпанную контору в Неаполе. Облезлый линолеум, запах пота, гора тарелок с засохшей пастой свалена на столе в углу. Хозяином конторы был некий мелкий магнат местного розлива, чьи упования на Церковь вдруг совпали на тот момент с чаяниями Д'Амбрицци. И будущий кардинал умудрился выцарапать у этого человечка в грязной рубашке целых сто тысяч долларов. Он знал, на что употребить эти деньги. Так все началось.

Много лет спустя, говоря о контроле кардинала Д'Амбрицци над ватиканским портфелем инвестиций и почти абсолютной секретности, сопровождающей все его действия, один американский кардинал заметил: «Все определяется географией, это однозначно. У нас вызывает усмешку неумелый банкир в Цюрихе, французский советник, пригласивший на плохой обед в Париже, а уж ленивый брокер где-нибудь на нью-йоркской или парижской фондовой бирже приводит просто в шок. Но мой друг, вы когда-нибудь задавались вопросом, при чем тут Господь Бог?»

Все это так, говорил кардинал. Жизнь его окружена тайнами и секретностью, и да, география имеет значение. Но есть еще такой аспект, как человеческая природа, таланты и дарования. Господь не обделил его в этом смысле, он успешно ведет дела Церкви, и когда-нибудь все это поймут и ему зачтется.

* * *

Монсеньер Санданато остановил «Фиат» в неприметном темном проулке, рядом с горами какого-то старого хлама и мусора и выключил фары. Здесь находился черный вход в старое кирпичное здание госпиталя, настолько неприметный снаружи, что никто, кроме людей знающих, не догадался бы о его существовании. Пациенты тут лежали бедные и нетребовательные, никому и в голову бы не пришло, что кардинал может зайти сюда. И, разумеется, именно по этой причине кардинал избрал госпиталь местом встречи. Недели три тому назад члены Красных Бригад избили недалеко от главного входа какого-то политика, но его отвезли в другую больницу, находившуюся в двадцати минутах езды.

В полутемном коридоре было пусто, если не считать двух мужчин в халатах, испачканных кровью. Ни один не обратил внимания на красивого священника и коренастого старика в помятом костюме, который неспешно и слегка сутулясь вышагивал рядом. И вот они вошли в небольшую комнату и уселись в расшатанные деревянные кресла. Кардинал достал из кармана томик Конан Дойля и погрузился в чтение, слегка шевеля губами, — так всегда бывало, когда он читал по-английски. Санданато же сидел, выпрямив спину, и ждал.