А Юмми – задумалась… Да еще ухитрилась изгнать не просто злого духа – самого Хуур-Уша! Если, конечно, самый злобный из демонов не бежал без ее помощи, устрашась исчадий Запретного мира!

Ясно только одно: чужаки не поняли, что с ними произошло, а если им кто-то осмелился объяснить, – не поверили и не испугались. А это значит, он, Скарр, допустил ошибку, сам подарив чужакам лишние дни жизни, – оружие кудесников быстро приканчивает только трусов. Все же вернее было прибегнуть к отвару, тогда и у Юмми не хватило бы времени решиться на отчаянное…

Глупая девчонка все испортила. Глупая, но не по годам способная, она сама дошла до той истины, что перед смертью поведал Скарру старый чародей Орр: добрые и злые духи, демоны стихий, даже боги сильны человеческой верой, обрядами, жертвами, без веры они слабеют. Понятно, отчего внучка бесстрашно вышла на битву с Хуур-Ушем: она знала, что в телах чужаков он слаб и вял, как осенняя гадюка под холодным камнем!

Долог путь вкруг горы… Кружилась голова, мучительно хотелось присесть на один из валунов, что, как нарочно, подставляли прогретые солнцем седые спины, но старик боялся, что если сядет, то уже не заставит себя встать. Вот и место, где была наиболее жаркая схватка с Вепрями, никаких следов битвы уже не сыскать, разве что не в меру ярко зеленеет трава. Там, где пролилось много крови, Мать-Земля позволяет всякой былинке расти с удвоенной силой. Пожалуй, во всей округе не сыскать пятачка, ни разу не орошенного кровью детей Земли за несчетные поколения владения этой долиной. Так было, так будет… Так должно быть.

Только сейчас, выходя к распадку, Скарр вспомнил: он не срезал лозу, а здесь только сосны и ели – ни ивы, ни ореха! Ничего, можно попробовать найти Дверь и без лозы, прежде это нередко получалось. А у Юмми, судя по рассказам о том, как она нашла Дверь во время битвы с Вепрями, это должно получаться всегда и без ошибки. Редкий, ценнейший дар для племени! И опаснейший в руках преступивших Договор…

Качалась, плыла куда-то пелена перед глазами. Что это там впереди мешает идти, больно давит, уперлось в грудь?..

Древко копья.

Воин, оставленный Растаком охранять Дверь. Он что-то говорит, и говорит дерзко, слова его сливаются в однообразный шум, понятен только смысл: он не подпустит к Двери никого, даже чародея. Приказ вождя. Никого. Ни единого человека. Подтекст ясен: ради того, чтобы не пустить единого человека, этот воин и торчит тут на жаре… Растак предусмотрителен.

Угрозы гневом духов воина не страшат, он только ухмыляется. Теперь на старого колдуна есть управа.

И нет пути вперед. Старый немощный кудесник отрезан от Шанги, от Ханни, от других чародеев смежных миров одним-единственным сторожем, которому даже нет нужды пускать в ход острие копья…

Скарр не вернулся на прежнюю тропинку. Возвращаться в селение незачем, там его не ждет ничего, кроме медленного угасания и мук бессилия. Вождь повел войско на полудень – что ж, он пойдет на закат, к Волкам, Вепрям или Медведям… неважно куда. Главное, чтобы дошли ноги. Вепри ближе всех, но к Волкам дорога проще… Э! Не так уж важно дойти, доплестись, важно не возвращаться туда, где был нарушен Договор, если уж не сумел помешать этому!

А если повезет дойти, не упасть по пути без сил, не умереть – тогда начать все сызнова.

И уже не в одиночку.

* * *

Ох и дорого готовились продать свои жизни уцелевшие дети Соболя, засевшие меж валунов, отрезанные отовсюду, прижатые к скале, словно загнанное в ловушку стадо! И конечно, сумели бы взять немало жизней людей Земли, потеряв заодно свои. А может, промедли Растак до темноты, кое-кому удалось бы прорваться сквозь ряды врагов, скрыться от преследователей во тьме и предупредить оставшихся в селении соплеменников, чтобы искали спасения в бегстве, – вылавливай их потом, когда собственная долина без защиты!..

Понимал Растак, понимал Хуккан, понимали все, кроме, может быть, Витюни: кончать с Соболями надо засветло. И воины готовились к последней схватке – сила на силу, толпа на толпу, один на один, ибо валуны сразу же изломают строй, если раньше это не сделают укрытые за камнями лучники. Многие недоумевали: почему вождь замедлил, а потом и вовсе остановил смертоносное движение сомкнутого строя? Кое-кто из бывалых воинов уже ворчал вслух: враг получил передышку, за которую сейчас придется платить жизнями!

За валунами было тихо. Там тоже ждали.

К немому удивлению воинов, Растак вышел вперед. Один. Со щитом, но щит он небрежно забросил за спину, как видно, убежденный, что успеет им прикрыться, чуть только чуткое ухо услышит пение первой стрелы. Спокойным ровным шагом вождь прошел два десятка шагов перед затаившим дыхание строем своих, показал врагу пустые руки и, поднеся ладони ко рту, прокричал:

– Я хочу говорить! Пусть выйдет Пуна. Мои воины не станут стрелять.

Ему пришлось повторить это дважды, прежде чем в быстро падающих сумерках из-за валуна показалась невысокая темная фигура. Вождь Соболей был стар, мал, гнут жизнью и нимало не походил на богатыря, каким выглядел Растак. Но голос старого вождя прозвучал не менее звучно:

– Не могу обещать тебе того же, Растак.

Как бы в подтверждение этих слов кто-то из Соболей не выдержал – в тишине, нарушаемой лишь стонами раненых, отчетливо тявкнула одинокая тетива. Растак не стал заслоняться щитом – просто отшагнул вбок.

– Если ты согласен на разговор, вели своим храбрецам не мешать нам. Если нет – тем более пусть поберегут стрелы. – Как Растак ни старался, он не мог скрыть издевки. – Очень скоро они им понадобятся, чтобы прожить на несколько мгновений дольше.

В неверном сумеречном свете было видно: Пуна колеблется. Наконец он замахал руками вправо и влево, призывая своих к порядку, и тоже вздел пустые руки над головой, показывая, что выходит на переговоры без оружия. Хотя только слепой не видел: даже будь Пуна вооружен, Растак при желании пришиб бы его одним ударом.

Вожди встретились на полосе каменистой земли, еще не политой кровью, между теми, кто готовился умереть, и теми, кто ждал сигнала добить врага. Люди затаили дыхание. Сейчас, когда вожди сошлись, действовал неписаный закон: любой вероломец, вздумавший пустить стрелу, был бы уничтожен своими же соплеменниками во искупление вины перед предками.

Большинство стрелков опустили луки. Кое-кто вернул в колчан уже наложенную на тетиву стрелу.

Не дойдя до Пуны трех шагов, Растак сел прямо на землю, знаком приглашая вождя Соболей последовать его примеру. Пуна поколебался и сел, ничем не показав, что оценил вежливость противника. Сидя он немногим уступал Растаку в росте, а остаться стоять, как младшему перед старшим, было бы нестерпимо. Нельзя было и сесть первым: свои же воины решили бы, что старого вождя не держат ноги.

Первым нарушил молчание Растак:

– Я рад, что ты уцелел в бою, отважный Пуна.

– Зато я вовсе не рад, что и тебе удалось уцелеть, бывший друг Растак, – без промедления ответил Пуна. – Вероятно, ты прятался за спинами своих воинов? Мои глаза не видели тебя в битве.