Он смотрел на своего гостя глазами, полными слез, сжимая в руках книгу, посвященную Деве Марии, и Жоан не мог удержаться от того, чтобы сравнить эту облаченную в темную, невзрачную сутану фигуру с той, которая возвышалась за спиной Папы. Это была потрясающая фреска Пинтуриккио, изображающая таинство воскресения Иисуса Христа. Иисус вставал из гроба, окруженный сияющим ореолом, в стиле римских пантократоров, с той разницей, что изображение на стене было ярким, полным светящихся золотых лучей. Вокруг него были херувимы, и это был сильный Иисус, в руках которого развевалось белое знамя с красным крестом. Внизу, у гробницы, спали одетые в богатые одежды солдаты, а справа и чуть ниже Спасителя был изображен сам Папа Борджиа.

Он был выписан коленопреклоненным, с благоговением созерцающим происходящее, его руки, затянутые в перчатки, были сложены в молитвенном жесте. Кольцо – символ папства – было тщательно скопировано художником. Руки, так же как и голова, словно бы выплывали из богатейшей, щедро украшенной драгоценными камнями и золотыми нитями ризы, в которую был облачен понтифик и которая стелилась по полу. Тонзура Александра VI была хорошо различима, поскольку усыпанная драгоценными камнями и покрытая золотом папская тиара, символ тройственной власти – папской, епископской и королевской, – покоилась у его ног. На картине был изображен пышущий здоровьем, дородный, уверенный в себе и счастливый человек. Полная противоположность тому, которого сейчас видел перед собой Жоан.

– Я также почувствовал боль и в вас, – сказал понтифик Жоану. – Помолитесь вместе со мной, если пожелаете, Деве Марии – великой заступнице за нас перед Господом, чтобы Он облегчил наши страдания.

Папа с трудом поднялся, оставив книгу на столе, и встал на колени на молитвенную скамеечку. Жоан последовал его примеру, преклонив колени прямо на полу. Папа начал молитву со стихов из книги, преобразив их в свою собственную молитву:

– Владычица ангелов, Царица Небесная. Свет, властвуй над миром; Вы – утешение скорбящему…

Он читал молитву на родном языке, и его мягкий голос, прерываемый время от времени рыданиями, произвел сильное впечатление на Жоана, который старался повторять за ним слова. Он слышал мольбы этого человека о душе своего сына и в то же время не мог избавиться от воспоминаний о том, как вонзал кинжал в сердце этого самого сына. Снова и снова, пока не вытекла вся кровь. Он прекрасно знал, кто был причиной скорби Папы, но именно то чудовище, которое породил этот человек, было причиной и его мучений. Анна… Он, конечно же, думал об Анне и ее терзаниях. И молился о том, чтобы душа его любимой исцелилась от ран. «Боль объединяет», – думал Жоан и в этот момент чувствовал себя единым с Папой, который был его жертвой и одновременно причиной его, Жоана, страданий.

Вдруг он почувствовал, как его боль превратилась в комок, застрявший в горле, прервал молитву и, не сумев более сдерживаться, разразился рыданиями. Он пытался не разрыдаться в голос, но Папа, увидев слезы на его щеках, положил руку на плечо Жоана и произнес:

– Я не ошибся, почувствовав вашу боль. Душевная рана затягивается, когда человек делится своими невзгодами. Я делился с вами своими страданиями, пригласил вас принять участие в моей молитве. Если вы захотите поделиться со мной своим несчастьем, я обещаю вам, что сохраню тайну исповеди.

Жоан видел перед собой живые глаза этого человека, которые сейчас смотрели на него с нежностью. Он искренне желал все рассказать ему, но не мог.

– Дело в вашей супруге, не так ли? – сказал Папа.

Книготорговец вздрогнул от страха. Неужели он что-то знает? Жоан колебался еще несколько мгновений, а потом торопливо и беспорядочно, но во всех деталях описал ему, насколько сильно он любит свою жену, ее красоту и ее прелесть, рассказал о посягательствах на нее одного облеченного властью человека и о его ужасной мести после того, как он не смог добиться желаемого.

– Мне уже нет дела ни до моей, ни до ее чести, – продолжал Жоан. – Меня даже не волнует то, что презренный насильник может быть отцом ребенка, которого она носит. Моя боль – это ее боль. Я молю Господа о том, чтобы улыбка снова озарила ее лицо, чтобы она стала такой, как прежде. Той самой прекрасной, приветливой, счастливой женщиной, о которой рассказывали Вашему Святейшеству.

– Я думал, что нет большего несчастья, чем потерять отцу сына, – ответил Александр со вздохом. – Но принести в этот мир ребенка, зачатого от насильника, ребенка, которого любишь и ненавидишь одновременно, должно быть, так же невыносимо.

Он попытался подняться, Жоан помог ему, и они снова уселись на те же места, что и прежде. Александр продолжал удерживать руку на плече Жоана.

– Говорят, что главным моим грехом является любовь к женщинам, – произнес он. – Я так не думаю. Любовь – это замечательное чувство, и моим истинным грехом является плотский грех, который сопутствует любви. Однако я всегда почитал женщин; они сами приходили ко мне, подчиняясь тому влечению, которое Господь возжелал посеять между мужчинами и женщинами.

Жоан не мог избежать мысли о том, что этот подавленный, изнуренный и раскаявшийся человек был любовником, во всяком случае еще несколько дней назад, Джулии Прекрасной – самой красивой женщины в Риме, моложе его на сорок три года.

– Я восхищаюсь той чудесной способностью создания новой жизни, которой они обладают, и той чувственностью, которой в своем большинстве лишены мужчины. Поэтому я настолько сильно почитаю Деву Марию. Вы представить себе не можете, сколько времени я провожу в молитвах, прося ее об отпущении моих грехов. Только недостойный может совершить то, что произошло с вашей супругой, и только Господь через вашу любовь и вашу помощь может помочь ей исцелиться от такого страшного зла.

Говорят, что смерть моего сына – это наказание за мои грехи. Стремление к власти, любовь к роскоши, тщеславие, сладострастие… И они правы, Жоан Серра де Льяфранк, они правы. Я – Папа, но в то же время и один из великих грешников. Я знаю, что те, кто заявляет это, – мои враги, а те, кто оправдывает меня, – друзья. Хотя я уверен, что тот негодяй, который убил Хуана, был карающей рукой, наказавшей меня за мои грехи, и предупреждением Божьим. Однако же я прощаю его, потому что надеюсь таким образом заслужить и прощение Господне.

Жоан нервно сглотнул – никогда он не считал себя посланником Божьим. И негодяем тоже не считал.

– Я раскаиваюсь и полностью изменю свою жизнь, потому что должен быть достоин того положения, которого я достиг благодаря Провидению. Хотя я прекрасно знаю, что это будет нелегко, поскольку Господь наградил меня слишком активным естеством, алкающим земных удовольствий. Дай Бог, чтобы годы отняли у меня силы и плотские желания. Я уверен, что с Его помощью и через заступничество Девы Марии мне удастся с этим справиться. И это раскаяние и желание исправить ошибки дают мне возможность смотреть в будущее с надеждой, облегчают мою боль.

Книготорговец кивнул в знак согласия, но, несмотря на человеческое тепло, участие и силу убеждения понтифика, не мог забыть того, что рассказал ему Никколо. Если Папа и желал отказаться от полноты земной власти и избрать для себя нищенский образ жизни, приближенные и каталонцы никогда не позволят ему так поступить. Их жизни, семьи и благосостояние целиком зависели от этого.