— И ты собираешься вернуться туда, господин Уэлдрейк?

— Несомненно, сэр. Что-то я подустал от этих приключений в разных мирах, я ведь по природе домосед, так что мне нелегко приходится, и я скучаю без своих друзей.

— Я надеюсь, мой друг, ты скоро снова их обретешь.

— И тебе, сэр, я тоже желаю скорейшего обретения того, что ты ищешь. Хотя мне кажется, что ты принадлежишь к тем личностям, которые вечно ищут чего-то возвышенного.

— Возможно, — сухо сказал Элрик, жуя нежную крольчатину. — Правда, я полагаю, что возвышенный характер того, что я ищу в настоящее время, привел бы тебя в недоумение…

Уэлдрейк хотел было уточнить, о чем это говорит его собеседник, но передумал и не без гордости уставился на свои вертел и добычу.

Тревоги и заботы Элрика отошли на второй план благодаря присутствию здесь этого человека и свойствам его характера.

И вот господин Уэлдрейк, после долгих поисков найдя в своих карманах нужный ему том и запалив от костра свечу, читает последнему владыке Мелнибонэ рассказ о некоем полубоге, обитавшем в измерении Уэлдрейка и претендовавшем на королевский трон, и в это время слышится звук — по полю неспешно пробирается чья-то лошадь. Через каждые несколько осторожных шагов она останавливается, словно ведомая опытным наездником.

Элрик окликает его:

— Приветствую тебя, всадник. Раздели с нами нашу трапезу.

Следует пауза, и приглушенный голос издалека вежливо отвечает:

— Я разделю с вами тепло костра, господин. Мне ужасно холодно.

Лошадь продолжает двигаться к ним с той же неспешностью, она все так же время от времени останавливается, и наконец в свете костра они видят и ее, и фигуру спешивающегося всадника, который неслышными шагами направляется к ним. Фигура всадника вызывает некоторое беспокойство своим необычным видом: это крупный человек, с ног до головы закованный в броню, сверкающую золотом, серебром, иногда синевато-серыми бликами. На шлеме его ярко-желтое перо, а на нагруднике — черно-желтый герб Хаоса, герб покорного слуги Владык Хаоса: восемь стрел, исходящих из одного центра и символизирующих собой разнообразие и множественность Хаоса. Боевой конь, следующий за всадником, укрыт попоной из блестящего черного и серебристого шелка, на коне высокое седло из слоновой кости и черного дерева и серебряная упряжь, украшенная золотом.

Элрик встал, готовясь отразить возможное нападение, но в первую очередь потому, что был поражен внешним видом пришельца. Шлем у него был без забрала, изготовленный от шеи до маковки из одного куска металла. Только отверстия для глаз вносили какое-то разнообразие в сверкание стали, словно бы удерживающей живую материю под своей полированной поверхностью — текучую, движущуюся, угрожающую материю. Через отверстия смотрели два глаза, в которых Элрик увидел понятные ему чувства — гнев и боль. Когда незнакомец подошел к костру и выставил руки в боевых рукавицах над теплом огня, Элрик испытал какое-то смутное чувство родства с ним. В свете костра у него вновь появилось ощущение, что в этой стали есть что-то живое, что в ней заперта огромная энергия, такая мощная, что ее можно видеть сквозь металл. И тем не менее пальцы сгибались и разгибались, как и любые человеческие пальцы из плоти, циркуляция крови в них восстанавливалась, и скоро незнакомец испустил вздох облегчения.

— Не хочешь ли крольчатины, господин? — Уэлдрейк показал рукой на заячью тушку.

— Нет, благодарю.

— Сними с себя шлем и присядь с нами. Тебе здесь ничего не грозит.

— Я вам верю, господа. Но пока я не могу снять с себя этот шлем, и если уж быть откровенным, то я уже давно не питаюсь человеческой пищей.

Рыжеватая бровь Уэлдрейка поползла вверх.

— Неужели Хаос теперь делает из своих слуг каннибалов?

— У Хаоса немало слуг-каннибалов, — сказал закованный в латы человек, поворачиваясь спиной к огню, — но я не принадлежу к их числу. Я не ел мяса, фруктов или овощей вот уже около двух тысяч лет. А может, и больше. Я уже давно сбился со счета. Есть измерения, в которых всегда стоит ночь, а есть миры вечного дня, а есть и такие, где ночь и день сменяют друг друга с такой скоростью, что наше восприятие не успевает за этим уследить.

— Ты дал что-то вроде обета? — неуверенно спросил Уэлдрейк. — Ты преследуешь какие-то священные цели?

— Я пребываю в поиске, но ищу нечто гораздо более простое, чем вы думаете.

— И чего же ты ищешь, сэр? Похищенную невесту?

— Ты проницателен, мой господин.

— Просто я хорошо начитан. Но ведь это еще не все?

— Я не ищу ничего, кроме смерти, мой господин. На такую несчастную судьбу обрекло меня Равновесие, когда я предал его эти бессчетные тысячи лет назад. И еще моя судьба — сражаться с теми, кто служит Равновесию, хотя я и люблю Равновесие с яростью, которая никогда не ослабевает. Было предсказано — хотя у меня и нет никаких оснований доверять этому оракулу, — что я обрету покой от руки слуги Равновесия, от такого, каким когда-то был и я сам.

— И каким же вы были, сэр? — спросил Уэлдрейк, который следил за словами незнакомца внимательнее, чем альбинос.

— Когда-то я был принцем Равновесия, слугой и доверенным лицом могущественнейшей силы, снисходящей к любому проявлению жизни. Сила эта почитает и поддерживает любую жизнь в мультивселенной, и в то же время и Закон, и Хаос с радостью уничтожили бы ее, если бы могли это сделать. Но однажды, во время Великого пересечения сфер, которое объединило ключевые измерения и дало начало новому развитию миров, где Равновесию могло больше не найтись места, я решился на эксперимент. Я не мог оставаться в стороне от происходящего. Любопытство и глупость, самомнение и гордыня привели меня к убеждению, что мое деяние послужит интересам Равновесия. А за успех или неудачу я должен был заплатить одинаковую цену. И вот эту цену я и плачу.

— Но это не вся твоя история, сэр. — Уэлдрейк был увлечен. — Если ты захочешь украсить свой рассказ подробностями, то меня этим нисколько не утомишь.

— Не могу. Я сказал все, что мне позволено сказать. Остальное должно оставаться при мне, пока не настанет время моего освобождения, и только тогда я смогу это рассказать.

— Под освобождением ты подразумеваешь смерть? Но тогда, я полагаю, возникнут некоторые трудности с продолжением рассказа.

— Такие вещи, несомненно, будет решать Равновесие, — совершенно серьезно сказал незнакомец.

— Значит, ты главным образом ищешь смерти? Или у смерти есть какое-то имя? — Голос Элрика звучал тихо, не без сочувствия.

— Я ищу трех сестер. Думаю, они проходили здесь несколько дней назад. Не встречали ли вы их? Они должны были ехать верхом.

— Сожалею, господин, но мы совсем недавно попали в это измерение. К тому же это произошло не по нашей воле. Так что у нас нет ни карт, ни представления о том, где мы находимся. — Элрик пожал плечами. — Я надеялся, что ты сможешь нам рассказать об этом месте.