положено в ментальности допотопных миров. Есть цели, а за каждой целью кроется желание. Если не можешь понять желание, найди хотя бы цель. Тут Ррин с нарастающим холодом в цепях поняла, что здесь, в сломанном ею кусочке мироздания, врага нет. И не потому, что ему удалось упорхнуть. Врага не было здесь. В наивном угаре она предположила, что противник не только есть, но он равен ей по силе и разрешающая способность его сенсоров разложить рисунок Вселенной в миро-зданческие глифы соответствует — а то и превосходит — ее собственный уровень семантической свободы… Оч-чень надо подумать! Совсем новые участники игры? Или ее вдруг решили грохнуть милые, как цветной кварк, родные одностайники? Зачем? Где они? Или это затравка Сюжета, в который она вписалась и не желает рефлектировать?

Где будем думать, Железный Котенок? Летим к центру Галактики? Сила подкачается, но вероятность встречи со Стаей вырастет многократно, а распределенное мышление сейчас — не самый лучший вариант. Особенно если кто-то будет неискрен, поскольку именно этот кто-то и мог учинить недавнюю подлянку с отстрелом ее некрупного корпуса. Непонятно — кто, непонятно — как, но мог! Сбежать на периферию звездного диска? Структурность на нуле, лепить историю не из чего и о-очень долго! Спрятаться? Уж ее-то предсмертная память ведает уголки тишины, скрытые от галактических мерцающих гопников!

Ррин покрутила факторную карту Галактики. Пара неведомых экзопланет возле звезд-трудяжек Главной Последовательности. G2ddr — светло и тепло, или Ml ds — мило, прохладно, а если еще и сыро, так вообще чем-то тоскливым и родным повеет… Ррин подтянула аннотаты ближайшего вероятностного сектора мироздания. Недалеко и нескоро: лет сорок классического света. Последняя трансформация здесь прокатывалась несколько сот эонов назад. Точно, забытый угол галактики. Был. И подозрительная интенция на структурированную семантику. Нездоровый такой символьный аттрактор… Здесь? В пустом пространстве? Чего же я не вижу и не чувствую? Тогда повводим свои правила: переформатируем чье-то (вражье?) нежелание в материальную формацию… На небольшое бесчинство элементной базы хватит.

Ррин активировала иджаглиф. Знак ожил и потянулся переопределять аннотаты. Эхо сердца прыгнуло в груди как на вираже вдоль лихой космодезической. Так. Откачка энергии — минимальна! Значит, именно в этом уголке Галактики велика вероятность переопределения исторического континуума «в пределах своего интереса»…

Мерцающая на мгновение отключилась от сенсоров, поймала волну рассеянной эмоции и плавно вошла в бардо. Она мысленно юстировала стоксовские вектора эмоциональной волны, отлавливая рассеянный внешний сигнал, а затем резко поляризовала усиленный Знаком поток эмоций и со всей юной страстью к немедленному созиданию вкатила свою эмоцию в узкую моду чужого страха. Метрика мира, запечатанная Знаком, изошла инфляционной пеной. По корпусу прокатились иголочки демиургического восторга.

Когда чувства вернулись к цветному холоду космоса, Ррин поняла, что у нее все очень даже получилось. Система прямо по курсу была близка к эталону: энергии центрального желтого светила хватит еще миллиардов на десять тропических лет, шесть железокаменных планетоидов и пяток разномастных гигантов с гирляндами спутников плюс совсем незамусоренный койперовский пояс. Но главное — четвертая планета имела историю разума, уже вписанную в историю Галактики. И разум был, конечно, по образу и подобию!

— Ага! — засмеялась Ррин. — Даешь невероятность в унылых средах!

Диск четвертой планеты уже заслонил собой значимую часть местной космографии. Пошла адаптация корпуса. Ррин почувствовала деформацию растущих крыльев и улыбнулась: в ней еще жила страсть безмоторного полета. Забытая, отсеченная смертью, но жила. Мезосфера заглушила привычные запахи галактического рукава, утихло потрескивание квазарных метрономов, атмосфера на ощупь была теплой, а на вкус горьковатой.

Слабый строй высокослоистых облаков прорвался, и планета внизу раскрылась белым каменным берегом и глубоким ультрамарином океана. Ветер тряхнул тельце мерцающей. Ррин прикинула кривые стратификации и точки росы: полет ожидался чудесный! Она летела вдоль горной гряды, ловя феновый ветер, а затем, когда гряда развернулась в глубь материка, начала резвиться на роторах, лихо переходя на волновые движения. Ей хотелось орать и летать, надеясь, что предзакатная зелень под брюхом корпуса также бесконечна как ее жизнь. И материализовавшийся город, отстроенный восходящим винтом на склонах литорального холма, стал для нее некоторой неожиданностью. Ррин отпустила ветер и с лихим креном пошла вниз по спирали, уходя от воздушного потока.

Город был старомоден и мал даже по планетным меркам. Но он светился в уже сгустившихся сумерках как иллюминация Стаи мерцающих. Огни подсвечивали чудаковатые сады и цветники, вились вокруг танцующих фонтанов и холодно пылали на вершинах шпилей.

— Замечательно! — заорала Ррин. — Может, это мой дом?

Фонари на улицах города тревожно померкли и неспешно разгорелись снова. Ррин смутилась. Ага. «Стегоцефальчик на хрустальном заводе»… Разгулялась детка…

На вершине холма за проемом в стене в свете лампионов сияла громадная спираль садика, высаженного — лопни мой континуум! — розами яростного алого цвета.

Ветер с моря был неслабым. Пустая литораль под холмом быстро заполнялась темной водой. Ррин взяла правый крен и неловким зигзагом влетела в проем стены верхнего города. Брюхо с треском впечаталось в алую спираль клумбы.

— Любовь к цветам обретает опасные формы, — недовольно пробурчала Ррин.

Она прислушивалась к забытым ощущениям: движения не было, ее непрекращающийся полет прекратился. Шкурка корпуса чуть нагрелась, начиная перемонтаж структуры. Пошло возрождение классических чувств, совсем древних, примитивно биологических. Ррин перевела линии двух стратагем на Знаке в положение «земля». Так-так! Маммализация, охордизация, пелвисокомпактификация (отличный логос!) и главное — достойная цефализация. Итоговый ритм Знака сердцем стукнул в груди.

И Ррин, взвизгнув, рухнула в гущу колючек.

— Убойный планетный тактиль… — кряхтела она, выцарапывая обломки шипов из самых невероятных участков свежевы-ращенной кожи.

Мерцающая подправила следы аэродромного недоразумения и ступила на рассекающую розарий холодную каменную дорожку, ведущую к башне на вершине холма. Она сорвала лепесток розы и по его фрактальному правилу соорудила длинное алое платье с брошью в виде серебряной розы. Неважно, кто ждет ее в башне, — Ррин попыталась наморщить нос, — будем выглядеть красиво, вот и все!

Башня на холме. Во всех звездных системах, которые она призывала в базовый континуум, был аналог. В таких башнях она проходила личную боевую медитацию, спала, безудержно ела или оказывалась в заключении чужой воли. Но здесь веяло неопределенностью и знанием. Мерцающая бесшумно пошла по дорожке, выложенной желтым известняком. Большой добрый спутник колыбелькой сиял в зените.

На плитке под ногами попадалась случайная неровная крошка. Было ностальгически колко. Мурашки пробирали до затылка. Ррин сделала десяток шагов в сторону высокой деревянной двери, белеющей в свете двух лун. Колющая резкая боль пронзила правую ступню.

— Арр-р! — рыкнула мерцающая. — Какие мы нежные…

На ключице рефлекторно тикнул серебряно-розовый иджаглиф. Слишком