— Дмитрий Петрович, проводите нашего гостя в его апартаменты, — распорядилась хозяйка. — И обед ему обеспечьте, пожалуйста. Ну что ж, до вечера, молодой человек!

— Сюда, пожалуйста! — вежливо пригласил Дмитрий Петрович, неназойливо повернув Никиту в нужном направлении. Они вошли в здание хлебозавода через какую-то малоприметную дверцу с надписью «Служебный вход», прошли по узкому и короткому коридорчику, освещенному тусклой лампочкой, до пересечения с более длинным коридором. Запах в коридоре несколько отличался от общехлебозаводского, и Никита понял, что большой коридор ведет в заводскую столовую, точнее, в ее кухню. А прямо напротив выхода из короткого коридорчика располагалась следующая дверь с надписью «Туалет». Как ни странно, зам. по режиму открыл именно ее и впустил туда Никиту, хотя тот ни о каких естественных надобностях не заявлял.

Туалет был небольшой, одноместный — умывальник рядом с дверью и унитаз за перегородкой. В дальней от входной двери стенке имелась дверца поменьше, и на ней была привинчена табличка «Шкаф уборщицы». Когда зам. по режиму открыл дверцу, то за ней действительно обнаружился шкаф, где внизу стояли ведра с тряпками, банки с хлоркой и содой, справа висел синий халат, а слева стояли веник и швабра.

Однако после того, как зам. по режиму произвел какие-то манипуляции — Никита сообразил, что он какие-то стопоры убирал, — Дмитрий Петрович легким движением руки откатил коробку шкафа вместе с полками и всем содержимым вбок, будто дверь вагонного купе. Открылся проем, в котором обнаружилась прочная стальная дверь, оклеенная дерматином с каким-то мягким, не то утепляющим, не то звукопоглощающим материалом. За этой дверью оказалась лестница. По этой лестнице спустились в неосвещенный коридорчик.

С каждой стороны коридора было по две двери, отделанных фанеровкой под красное дерево. Зам. по режиму открыл дверь и впустил Никиту в небольшую комнату, обставленную и спланированную как стандартный одноместный номер российской гостиницы: у входа, справа, ванная с туалетом, слева — стенной шкаф, а в самой комнате — кровать с тумбочкой и ночником, два кресла, столик с графином и стаканами, тумба с телевизором и радиоточка на стене. Даже телефон имелся.

— Здесь у нас для почетных гостей… — произнес Дмитрий Петрович мрачновато, и Никита как-то сразу догадался, что есть тут еще и помещения для не почетных, где сервис явно похуже.

Единственным необычным элементом оборудования был маленький шкафчик, вделанный в стену над столом.

— Это — кухонный лифт, — пояснил зам. по режиму. — Вот книжечка, меню.

Разносолов у нас нет, но подзаправиться есть чем. Сегодня выходной, народу мало, поэтому только комплексный обед. А вообще можно выбирать. Пометите карандашиком, чего надо, положите на полочку, закроете шкафчик и нажмете вот эту кнопочку. Минут через пять загудит, зажжется лампочка. Открываете дверцу, забираете блюда, кушаете. Потом посуду ставите на полочки, меню тоже кладете, закрываете дверцу — и снова на кнопочку. Ужин в семь вечера. Сначала меню приедет, тем же порядком выберете и так далее. Завтрак в семь утра, но если проспите, можно до десяти заказывать. Обед — в 14.00 можно и попозже заказать, до 16. Телевизор принимает OPT, PTP на пару с областным ТВ, НТВ и ТВ-6, если есть настроение, можно после двух ночи подключить кабель — «только для взрослых». Позвоните по телефону — включим. Кстати, насчет телефона. Он соединен только с дежурным, который этот объект контролирует. Ему никак представляться не надо. Даже больше того — нельзя. Звонить только в случае, если плохо себя чувствовать будете — грипп, понос, инфаркт и так далее. Ну, еще при пожаре и других стихийных бедствиях. По поводу неисправностей, засоров — тоже. Отдыхайте, осваивайтесь…

Дмитрий Петрович вышел, заперев Никиту в номере этой «тюрьмы гостиничного типа». А Ветров сразу почуял, что ничего не ел уже порядочно времени. И тут же опробовал кухонный лифт. Действительно, минут через пять лифт загудел, зажглась лампочка, и Никита снял с полок куриный салат, густой темно-красный борщ, отбивную с картошкой и апельсиновый компот. Умял он все это быстро, погрузил грязную посуду на полки, положил меню и отправил наверх. После этого Никита ощутил слабость и усталость, завалился на кровать поверх покрывала, сняв только обувь, и тут же заснул. Благо окон в номере не было, едва он выключил свет, как погрузился в полный мрак.

Макар примерно в это время только-только пришел в себя.

Память с трудом возвращалась, прямо-таки со скрипом. И она никак не могла разобраться в мешанине из отдельных картинок, хотя бы понять, что было сначала, а что потом. Более-менее ясно вспоминалось то, что происходило с того момента, когда они с Ежиком выехали из автосервиса, где хозяйничал Хрестный, и до того, как изготовился к стрельбе по обладательнице золотистой прически… Дальше был обрыв памяти. Следующий отрывок запомнился как видение из кошмарного сна. Он видел себя лежащим на полу джипа со скованными руками и стянутыми ремнем ногами, да еще и с заклеенным ртом. Постоянно то слева, то справа он получал удары и пинки. Били кулаками, ногами, пистолетами, дубинками. Чужие грязные ботинки стояли у него на шее, на спине и на локтях. Был ли рядом Ежик — не помнилось. Опять провал — то ли по голове двинули, то ли на руку крепко надавили. После этого не зафиксировалось ничего, вплоть до того момента, когда их выводили из джипа в каком-то подземном гараже. Тут и Ежик был — избитый, с разбитым носом, с набухающими лиловыми синяками, рассеченной губой. В общем-то, их скорее не выводили, а выволакивали, заботясь при этом, как казалось Макару, об одном: чтоб помучить покрепче. Дернуть вверх скованные руки, будто на дыбе, треснуть головой о сиденье или дверь салона, пнуть по ноге или наступить на нее тяжелым ботинком. А потом еще мешки на головы натянули, со стяжками на горле.

После этого сволокли куда-то вниз по лестнице, опять же сопровождая это все пинками и ударами. Провели несколько шагов по какому-то коридору, открыли дверь и тычком в затылок швырнули на пол. Опять начали бить ногами напропалую: по голове, по ногам, по спине, по ребрам… Тут Макар еще раз потерял память и очнулся на сыром полу подвальной камеры, слабо освещенной тусклой лампочкой.

Вспомнить, когда с него сняли наручники, мешок с головы и пластырь со рта, не сумел. Равно, как и то, когда и как развязали ноги.

Макар еще и осмотреться не успел, когда лязгнул замок стальной двери и вошли два здоровенных детины, которые, ни слова не говоря, подняли его на ноги и надели наручники замкнув их спереди. Затем вытащили в коридор, протащили до какой-то двери и ввели в другую камеру, намного просторнее предыдущей и поярче освещенной.

В общем, заведение было похоже на обычную, советскую камеру для допросов, которые есть во всех следственных изоляторах.

Здесь, как и в настоящей тюрьме, был табурет, прочно приделанный к полу.

Макара усадили на табурет, продели через скованные руки стальную цепь, приклепанную к стальному кольцу, торчавшему из пола, и замкнули цепь на прочный амбарный замок. Сиди и не рыпайся.