Такой профессионализм вызвал и удивление, и уважение, и "Петропавловск" стал первым кораблем, на котором жандарма пригласили в кают-компанию. На других кораблях притирка шла сложнее, но, в общем-то, тоже проблем оказалось меньше, чем ожидал Макаров – революционеры успели надоесть всем очень быстро, и большинство офицеров предпочли выбрать меньшее зло.

Вполне логичным продолжением оказалось то, что революционный дух стал выветриваться и из матросских голов. Одно дело слушать и соглашаться с простыми и понятными доводами агитаторов, и совсем другое погибнуть в бою из-за того, что кто-то из них организовал диверсию на твоем корабле. Что отвертеться от похода не получится, тоже быстро стало ясно, и революционные настроения быстро пошли на спад – умирать за чужие идеи никто не желал. После того, как одного из таких агитаторов, студента из Вильно, направленного в Порт-Артур тамошней революционной ячейкой под видом корреспондента газеты сами же матросы вначале отмудохали до полусмерти, а потом сдали в участок, стало ясно – ситуация начала выправляться. И все же обстановка в городе была по-прежнему далека от идеала.

Однако даже при таких раскладах Макаров продолжал действовать в своей обычной манере – быстро и решительно. Да, два броненосца оставались небоеспособными, но эти корабли были самыми слабыми в его эскадре и погоды, в общем-то, не делали. Вступивший, наконец, в строй "Цесаревич" в одиночку был почти равен им обоим. Три наиболее старых и тихоходных корабля эскадры имели относительно незначительные повреждения и были введены в строй в кратчайшие сроки, после чего все силы были брошены на ремонт "Ретвизана". Тут было сложнее, правый борт корабля англичане покорежили основательно. Хорошо еще, что заплатка на пробоине выдержала и отваливаться не собиралась. Словом, быстро корабль в строй было не ввести, хотя, с другой стороны, четыре боеспособных броненосца и три броненосных крейсера, работающие сейчас на японских коммуникациях, плюс еще один на дежурстве у японской базы были, в любом случае, силой, с которой надо считаться. Обходиться без одного из сильнейших кораблей тяжело, но можно, поэтому Макаров не особенно переживал. Сначала приведут в порядок "Ретвизана", потом займутся рейдерами… "Диане", скромно стоявшая у причала, похоже, предстояло проторчать в гавани всю войну – вряд ли до нее дойдут руки, да и не столь уж она ценная боевая единица. Вооружение слабое, скорость всего девятнадцать узлов… В общем, ремонтировать ее предполагалось в последнюю очередь, что при образовавшейся из-за забастовки нехватке рабочих рук ни к чему хорошем для крейсера не приводило.

Понимая уязвимость собственных сил из-за того, что имел теперь лишь четыре корабля линии, Макаров стремился как можно дольше удерживать японцев запертыми в базе и, по возможности, уничтожить их, не подвергая риску свои основные силы. С этой целью, совместно с генералом Кондратенко, им была разработана дерзкая операция. Роман Исидорович, человек, без сомнения, талантливый и решительный, идею Макарова о десанте и обстреле японцев с тыла поддержал. Для этой цели он предложил использовать имеющиеся в Порт-Артуре девятидюймовые мортиры, восемь из которых предполагалось перебросить на остров и установить в пределах досягаемости японской базы. С одной стороны, особой точностью эти орудия не отличались, с другой же, даже один летящий по навесной траектории снаряд способен был нанести любому броненосцу тяжелейшие повреждения, ибо его удара не выдержала бы броня ни одного из стоящих там японских броненосцев.

Сил в наличии было вполне достаточно, равно как и транспортных кораблей. Последних вообще было в избытке после того, как крейсера начали безбоязненно действовать на японских коммуникациях и приводить во Владивосток и Порт-Артур трофеи. Начать операцию немедленно помешала лишь настоятельная просьба Алексеева о бомбардировке с моря войск генерала Куроки, блокированных на побережье. Нельзя сказать, что Макаров был от этого в восторге, но, с другой стороны, и отказывать Алексееву не хотелось. Пока что они, неплохо сработавшись, уверенно дополняли друг друга, так что Макаров, скрепя сердце, приказал бомбардировать японцев. Однако, как только армия Куроки была поставлена на колени, операция по высадке десанта развернулась немедленно. Вдобавок, удалось вытрясти у Куропаткина три тысячи казаков, благо армия свою задачу уже выполнила. Куропаткин, собственно, и не протестовал – ведь на его просьбу о помощи флот отреагировал адекватно, а благодарным военный министр быть умел. Вдобавок он отправил еще около десяти тысяч человек, благо перехватить русские корабли никто бы уже не смог.

Самым тяжелым оказалось демонтировать с береговых батарей, разобрать и погрузить на корабль те самые мортиры, однако русские в очередной раз продемонстрировали, что с трудностями справляться умеют, а с помощью кувалды и такой-то матери и вовсе могут творить чудеса. В результате у стен вражеской крепости оказалось единовременно более двадцати тысяч человек и осадная артиллерия, и остановить этот каток у японцев было просто нечем.

Быть президентом – великая честь и великая ответственность. А еще быть президентом – колоссальная выгода. Теодор Рузвельт понимал это с самого первого дня, когда задумался о карьере политика и начал восхождение во власть. Еще он понимал, что политика – это искусство компромиссов и вообще дело грязное, не обманывая себя.

Рузвельт был умен, иначе не добрался бы до таких высот, не боялся никакой работы, даже самой, казалось бы, неблагодарной. Два года быть шефом Нью-Йоркской полиции и два года же губернатором Нью-Йорка – это не фунт изюму. И в личной храбрости ему было не отказать, в испано-американской войне он воевал, и воевал храбро. Словом, это был умный, смелый, жесткий человек, умеющий принимать решения и претворять их в жизнь, аккуратно проводить реформы и грамотно работать со средствами массовой информации, а главное, готовый только побеждать!

Что интересно, президентом, да еще самым молодым за всю историю САСШ (на тот момент ему не было еще и сорока трех лет), он стал практически случайно. Его предшественник, Уильям Маккинли, в команде которого Рузвельт стал вице-президентом, погиб в результате покушения и, как и положено по конституции, Рузвельт занял его место. Он активно работал над тем, чтобы вывести Америку в число мировых держав, отказываясь от традиционной для нее политики изоляционизма, и у него получалось практически все, за что он только брался. Вот только сейчас этот умный, сильный и всегда знающий, чего он хочет добиться, человек пребывал в некоторой растерянности.

Рузвельту не нравилось, что происходило в стране. Точнее, не то, что происходило в самом государстве, а что творили в нем иностранные, в основном, британские агенты. С недавнего времени произошла резкая активизация их деятельности, причем они упорно лезли туда, где их видеть хотелось бы в последнюю очередь – в военное министерство, на верфи, которые строили боевые корабли, на крупнейшие заводы. Президенту это не нравилось совершенно – он был слишком умным человеком, чтобы верить заверениям британского посла в полной дружелюбности их намерений. Рузвельт прекрасно знал, что островитяне живут исходя только из собственных интересов, при этом интересы у них постоянные, а вот друзья меняются, как перчатки. Выводы из такого их отношения ко всему миру американский президент сделал однозначные: если британцам будут нужны САСШ, они готовы на словах обещать ему что угодно. И так же легко они предадут, когда выгодным станет предательство. Рузвельт не любил британцев. Остальных он, кстати, тоже не любил, для него важна была только его страна и ее интересы.