За поэтической образностью риторики Мелитона скрыты глубокие богословские размышления. Мы видим переплетение сотериологии с христологией, в которой история спасения начинается с Эдема и заканчивается прославлением Сына и Отца.

Мелитон лаконично излагает вечную и временную историю Сына (Логоса). Сын существовал и действовал от начала творения, сотворил небеса, землю и людей. Он предсказан в Законе и Пророках, и христианская вера есть исполнение пророчеств: Господь воплотился через деву, был распят, погребен, воскрешен и вознесен на небесные высоты. Он восседает одесную Отца как Судья и Спаситель всех от начала до конца времен ( Гомилия , 104).

Типичен для христианской полемики с докетами и гностиками акцент Мелитона на том, что Сын подлинно воплотился во чреве девы. Игумен Анастасий Синаит (VII/VIII век) приводит цитату из утраченной работы Мелитона «О Боге воплотившемся», где Мелитон обличает гностика Маркиона за отрицание подлинности телесного рождения Иисуса. Для Мелитона плоть Христова не «призрачная» (как думал Маркион), а самая настоящая.

Утверждения об осуществлении пророчеств в земной жизни Христа входят в апологетический арсенал против всех неверующих, будь они язычниками или иудеями. Что касается Израиля, Мелитон неоднократно обвиняет его в богоубийстве и говорит об утрате им избрания: «Бог – убит… десницей израильской» ( Гомилия , 96).

Обвинение иудеев в богоубийстве оказывает более сильное эмоциональное воздействие, чем злобные нападки на иудаизм в Послании Варнавы. И до IV века ни одному другому христианскому автору не удавалось так лаконично сформулировать столь высокую христологию:

Ириней был уроженцем Малой Азии, видимо Смирны, где его в юности учил епископ Поликарп. Впоследствии он переехал в Галлию, где рукоположился в пресвитеры. Он выступал в роли посла своей церкви к папе Элевтеру и также заступался за азийских епископов перед папой Виктором в кватродециманском споре, считая неправильным отлучение целых церквей лишь за то, что они следовали древней традиции предшественников (Евсевий, Церковная история , 5.24). Вскоре после 177 года Ириней заменил убитого Потина в роли епископа Лугдуна (Лиона).

Ириней был не только первым крупным библейским богословом, но еще и видным апологетом ортодоксии. Если раньше христианству требовалось защищаться, главным образом, от римских властей (Игнатий, Поликарп, Юстин) и отчасти иудаизма (Псевдо-Варнава, Юстин, Мелитон) и докетизма (1 Ин, Игнатий, Юстин), ко временам Иринея основной угрозой христианской ортодоксии стал утонченный гностицизм, которому учили Валентин из Египта и Маркион из Азии. Оба они действовали в Риме в середине II века.

О взглядах этих еретиков мы знаем, главным образом, по их опровержениям у ортодоксальных оппонентов (сначала Иринея, чуть позже Тертуллиана). Кроме того, подлинным гностическим текстом, видимо, является коптское Евангелие Истины.7 Гностики учили следующему:

• Помимо высшего духовного Божества, есть Творец (Демиург), создавший материальный мир, противоположный духовному.

• Искры духовного вошли в людей, и их спасение состоит в избавлении из уз материи через знание (гнозис).

• Божественный Христос сошел свыше как носитель гнозиса.

• Христос не обрел настоящей человеческой природы, не страдал и не умирал, но воспринял вид человека и обитал в ненастоящем теле Иисуса.

Одним из столпов гностицизма был Маркион. Его отлучил сначала его собственный отец, епископ города Синопа (малоазийский Понт), а впоследствии – римская церковь. Дело в том, что Маркион отверг ветхозаветный иудаизм с его гневным Богом, решив, что Иисус явил людям иного Бога – любящего. Маркион основательно «подчистил» Новый Завет, оставив лишь Евангелие от Луки (да и из него убрал первые две главы) и десять посланий Павла (без пастырских посланий и Послания к Евреям). Свое учение он изложил в книге под названием «Антитезы», ныне утраченной», где противопоставлял ветхозаветного Бога Закона евангельскому Богу любви.

С Валентином и Маркионом больше всего полемизировал именно Ириней. Ириней написал пятитомный трактат, который обычно сокращенно называют «Против ересей», но на самом деле назывался «Обличение и опровержение лжеименного знания». Выступая против гностического дуализма, он шел по стопам Юстина, причем ссылался на следующие слова последнего: «Я не поверил бы самому Господу, если бы он возвещал другого Бога, кроме Создателя» ( Против ересей , 4.6.2). [28] Ириней также вымостил дорогу последующей антигностической полемике у Тертуллиана и Климента Александрийского.

Ириней отстаивал традиционную веру в единого Бога Отца, который создал все через Сына и Духа, и подчеркивал подлинность воплощения Богочеловека. Его христология опять же традиционна для своего времени, и он подробно развивал тему домостроительства, осуществления в истории спасительного замысла Христова. Продолжая подход Юстина и Мелитона (а в конечном счете, Павла), он считал, что в Ветхом Завете есть прообразы Христа, воплощенного Слова (Логоса) и Сына Божьего. В этом контексте он мыслил историю спасения как восстановление ( anakephalaiôsis ): со Христом, последним Адамом, замыкается круг, начатый с Адама первого.

...

И снова:

...

Ириней настолько сильно подчеркивал реальность богочеловечества Иисуса, что лет через сто его самого будут подозревать в еретической идее, что в воплощенном Христе действовали две личности, божественная и человеческая. Однако во II веке почва еще не созрела для борьбы с несторианством, которая разгорится в эпоху Эфесского собора (431 год).