— Я бы тоже этого хотела, Эл, и не меньше, чем ты. Быть может, когда-нибудь...

Он отпустил ее, и она обернулась, и сомнение, которое он увидел в ее взгляде, сказало ему, что этот день еще не настал. Стесненность в груди прошла, уступив место тупой боли — очень знакомому ощущению. Он жил с ним почти всю жизнь. Почему он не может иметь того единственного, чего хочет?

— Я знаю, знаю. — Отступив, он поднял руки, демонстрируя поражение. — Ты замужем. Замужем за человеком, который даже не знает, жива ли ты. Господи Иисусе, Уоллис, Ной не знает даже, жив ли он сам.

Давным-давно Эл убедил себя, будто «вещь», связанная для него с Уоллис. не имеет никакого отношения ни к ее мужу, Ною, жесткому другу-сопернику, правившему империей и превзошедшему его самого по всем статьям, кроме разве что академических успехов, ни к любви, которую он, вероятно, питал к этой женщине, к его жене.

Стоя вполоборота к нему, Уоллис бросила карандаш в вазочку, из которой торчали другие запасные карандаши, и стала озабоченно переставлять на столе предметы, готовясь к следующему этапу работы; красные карандаши сюда, синие — туда.

— Дело не в нас, Эл. Дело в Джее и Софи.

«Интересно, как долго она собирается перекладывать эти карандаши», — подумал он.

Наконец Уоллис оторвалась от своего занятия. Устало тряхнув головой, она подошла к окну, но продолжала молчать, так что ему пришлось подтолкнуть ее.

— В чем дело? Они ненавидят друг друга?

Он, разумеется, шутил. А она — нет.

— Она не хочет видеть его, не отвечает на его звонки, даже со мной не желает разговаривать. Боюсь, я была излишне настойчива. Но я хотела, чтобы это сработало. — От волнения, с которым она боролась, у Уоллис, казалось, даже кружилась голова. — Это должно сработать, Эл. Должно.

Он хотел подойти к ней, успокоить, сказать, что все будет прекрасно. Хотел, потому что она была права. Это должно сработать. Но там, у окна, прислоненная к стене, стояла незаконченная картина, и Эл не мог отвести от нее глаз. Изображенная на ней птица была похожа на любую другую летящую птицу, если бы не держала в клюве окровавленную жертву. А в глубине на шипах лишенного листвы дерева торчали другие «приношения». «Что это, Господи? — подумал он. — Неужели это нарисовала Уоллис? Совсем на нее не похоже. Это омерзительно!»

— А с Джеем ты разговаривала? — спросил он.

— Джей в последние дни не слишком разговорчив, но все же сказал, что Софи, похоже, напугана тем, как быстро развиваются их отношения, и решила отступить. Я могу лишь догадываться, но, думаю, что, возможно, их занесло, и ее это напугало.

— Кажется, они продвигаются быстрее нас, — усмехнулся Эл.

— Они женаты, Эл. Это совсем другое дело.

— Они были женаты, но Джей отсутствовал долгие годы, — напомнил он и добавил про себя: «А я был здесь, рядом, надеялся, ждал, был постоянно к вашим услугам, миледи. Вот как сейчас. Но даже теперь она казалась такой одинокой, что Эл почувствовал себя обязанным подойти к ней и предложить какое-нибудь решение.

— Где сейчас Джей? — спросил он, уже войдя снова в роль аналитика, ученого, решающего научную проблему.

Она оторвалась от окна и удивленно обернулась:

— В Ньюпортском центре, разве он тебе не говорил? Он поехал посовещаться со специалистами по маркетингу. Я думала, это была твоя идея. Он отправился туда из клиники — ты должен был это знать — и сказал, что, быть может, потом побудет в коттедже на берегу.

Эл ничего этого не знал, но не хотел еще больше волновать Уоллис. Джей противился тому, что его хотели «женить» на империи, Эл это заметил. Впрочем, этот единичный вольный полет большого вреда не принесет. Эла, скорее, просто удивило то, что Джей отважился действовать так своевольно, а ведь до сих пор он охотно принимал его «руководство». Как видно, следует принять меры, чтобы это не повторилось, особенно если Джей по собственной инициативе вмешивается в распорядок лечения. Эл вынужден будет это пресечь.

— А где Софи? — спросил он.

— А что? — Уоллис склонила голову набок, явно испытывая любопытство. — У тебя есть какой-то план?

— А ты можешь вспомнить случай, когда у меня его не было?

Ее любопытство усилилось, она выглядела заинтригованной. Человека неотвратимо притягивает то, что от него прячут, даже малейший намек на тайну. «Что ж, очень хорошо, — подумал Эл, — пусть помучается любопытством». Ему доставляло удовольствие то, что хоть на несколько минут он получил над ней власть. Он не собирался говорить больше ничего, ни слова... если только она не решит действовать заодно с ним.

— Что ты намерен делать? — спросила Уоллис, с нарочитой осторожностью подходя к нему. Она на цыпочках подкрадывалась прямо к расставленной им ловушке.

— Ничего особенного. Кажется, это называется сватовством.

— В самом деле? — Она так широко открыла глаза, что он невольно рассмеялся.

«О, женщины! — подумал он. — Против сватовства, против того, чтобы сунуть нос в чужие интимные дела, они устоять не могут».

— Расскажи мне, — нетерпеливо попросила Уоллис.

— А какова будет цена информации?

— Ну, скажем, — она бросилась к столу и выхватила из вазочки карандаш, — ты расскажешь мне все или умрешь.

Глупая женщина, она подошла слишком близко, теперь он мог протянуть руку и схватить ее. Карандаш выпал у нее из рук и полетел в другой конец комнаты. Эл с силой схватил ее и притянул к себе так, что из груди у нее сам собой вырвался вздох. Господи, как ему нравился этот звук, как нравились ее мгновенная растерянность и волнение.

— Ты поцелуешь меня или умрешь, — сказал он, подражая ей.

— Поцелуй меня, а то я умру, — прошептала она, прижимаясь губами к его рту прежде, чем он успел ответить.

Страсть охватила Эла так быстро, что даже голова закружилась, ведь он ожидал, что она начнет сопротивляться хотя бы для виду, и теперь, когда она обвила его руками и тесно прильнула к нему, ему оставалось думать только о том, чтобы сохранить равновесие.

Эл никогда не воспринимал ее как женщину маленького роста, хотя ей недоставало нескольких дюймов до его тощих шести футов, но сейчас, жадно прижимаясь к нему, она казалась крохотной. Он запустил пальцы в копну ее посеребренных волос и, сомкнув их на затылке, притянув к себе ее голову, впился губами в ее рот со всей страстью и вожделением двадцатилетнего юноши, каковым он себя рядом с ней и чувствовал.

— Я хочу тебя, Уоллис, — сказал он, — и не остановлюсь ни перед чем, чтобы получить тебя.

От этого заявления у нее по телу словно пробежал электрический разряд, и, когда она отпрянула, он прочел страх в ее глазах.

— Эл, мы должны быть осторожны. Никто не должен знать, что мы сделали. Никто никогда не должен узнать о Джее. Это погубит стольких людей.