Меня страшно потянуло ко сну. Рассказывать больше не хотелось. Я попробовал вспомнить, о чем говорил, и показалось, что говорил не о том.

— Я дичь говорил, да?

— Да, Вождь. — Он повернулся на кровати. — Дичь говорил.

— Я не то хотел рассказать. Не могу, все рассказать не умею. Смысла не получается.

— Я не сказал, Вождь, что смысла не получается, я сказал, что это дичь.

Потом он надолго замолчал, и я решил, что он спит. Надо было сказать ему спокойной ночи. Я посмотрел на него, он лежал ко мне спиной. Руку он не спрятал под покрывало, и я различал в темноте наколотые на ней тузы и восьмерки. Большая, подумал я, и у меня, когда играл в футбол, были такие же большие руки. Хотелось прикоснуться к ней, потрогать наколку, увериться, что он еще жив. Ужасно тихо лежит, говорил я себе, надо потрогать его, жив ли еще…

Неправда это. Знаю, что еще живой. Не потому охота потрогать.

Охота потрогать, потому что он человек.

И это неправда. Тут кругом люди. Мог бы их потрогать.

Охота потрогать его, потому что я тоже, ну, известно кто… пед! Но и это неправда. Это один страх за другой прячется. Если бы я был из них, я бы и другого от него хотел. Охота потрогать просто потому, что он — это он.

Но только я хотел протянуть руку, он сказал:

— Слушай, Вождь, — и повернулся ко мне лицом, вздыбив покрывало, — слушай, Вождь, а может, и тебе поехать завтра с нами на рыбалку?

Я не ответил.

— Ну как, поехали? Я чувствую, прокатимся будь здоров. Знаешь, две мои тетки нас заберут? Никакие они мне не тетки — веселые девочки, познакомился с ними в Портленде. Ну, что скажешь?

В конце концов пришлось сознаться, что я неимущий больной.

— Как?

— Денег нет.

— А-а, — сказал он. — Да, об этом я не подумал.

Он опять замолчал и только тер шрам на носу пальцем. Палец остановился. Макмерфи приподнялся на локте и посмотрел на меня.

— Вождь, — медленно сказал он, измерив меня взглядом, — когда ты был в своих габаритах, когда в тебе было два метра или два с сантиметрами и сто двадцать, сто тридцать весу, ты бы смог поднять, например, такую штуку, как пульт в ванной?

Я припомнил, каков этот пульт. Вряд ли он весил намного больше, чем бочки с маслом, которые я таскал в армии. Я сказал ему, что раньше, наверно, поднял бы.

— А если бы опять стал таким же большим, поднял бы?

Я сказал ему:

— Думаю, да.

— Плевать мне, что ты думаешь, я спрашиваю: обещаешь поднять, если я сделаю тебя таким же большим, как раньше? Обещай, и будешь не только получать у меня бесплатно специальные атлетические уроки, но и на рыбалку поедешь бесплатно, никаких десяти долларов! — Он облизнул губы и лег. — И шансы у меня неплохие, ей-богу.

Он лежал и посмеивался про себя. Потом я спросил, как он собирается снова сделать меня большим, а он приложил к губам палец.

— Браток, этот секрет нам нельзя выдавать. Я же не обещал тебе сказать как, правильно? У-у, накачать человека до прежнего размера — это такой секрет, который всем не открывают: опасно, если попадет в руки врага. Ты по большей части даже замечать не будешь, что это происходит. Но даю тебе слово, будешь тренироваться по моей программе — всего добьешься.

Он спустил ноги с кровати, сел на край, уперся руками в колени. За плечом его тускло светился пост, и в этом скользящем свете блестели его зубы и один глаз, глядевший на меня. Разбитной аукционерский голос мягко разносился по спальне:

— Представь. Большой Вождь Бромден шагает по бульвару — мужчины, женщины и дети задирают головы и смотрят на него: ну и ну, что за великан идет трехметровыми шагами, наклоняет голову под телефонными проводами? Топает по городу, останавливается только из-за девушек, а вы, прочее бабье, даже в очередь не становитесь, разве только у которой груди, как дыни, и сильные белые длинные ноги…

И он говорил, говорил в темноте, рассказывал, как мужчины будут меня бояться, а красивые девушки стонать и вздыхать обо мне. Потом сказал, что сию же минуту запишет меня на поездку. Он встал, взял с тумбочки полотенце, обмотал бедра, надел шапку и подошел к моей кровати.

— Слышишь, что я говорю, слышишь, женщины будут подставлять тебе ножку и тащить тебя на пол.

И вдруг он выбросил руку, одним движением распутал на мне простыню и сдернул покрывало, оставив меня голым.

— Ты погляди, вождь. Ну, что я тебе говорил? Ты уже вырос на четверть метра.

И, смеясь, пошел мимо кроватей в коридор.

Две проститутки едут из Портленда, чтобы взять нас на рыбалку! Трудно было долежать в постели до половины седьмого, когда зажгли свет.

Я первым вышел из спальни, чтобы взглянуть на доску объявлений возле поста, правда ли мое имя есть в списке. Наверху большими буквами было напечатано: записались на рыбалку, — выше стояла роспись Макмерфи, а первым номером, сразу за ним, шел Билли Биббит. Третьим был Хардинг, четвертым Фредриксон и так до десятого, где фамилии еще не было. Но моя уже была, последняя, против цифры девять. Я в самом деле еду с двумя проститутками на рыбную ловлю — я повторял это про себя снова и снова, потому что не верилось.

Трое санитаров протиснулись вперед меня, прочли список, водя серыми пальцами, дошли до моего имени и с ухмылками обернулись.

— Хе, кто это записал Вождя на дурацкую рыбалку? Индейцы писать не умеют.

— А кто тебе сказал, что они читать умеют?

Час был ранний, крахмал в их белых костюмах еще не обмялся, и руки в белых рукавах шуршали, как бумажные крылья. Они смеялись надо мной, а я прикидывался, будто не слышу и даже не понимаю, в чем дело, но когда они сунули мне щетку поработать за них в коридоре, я повернулся и пошел в спальню. Я сказал себе: ну их к черту. Человек едет в море с двумя проститутками из Портленда — как-нибудь обойдемся без этого удовольствия.

Уходить от них было страшновато, раньше я всегда подчинялся их приказам. Я оглянулся и увидел, что они идут за мной со щеткой. Они, наверно, и в спальню бы вошли и меня догнали, если бы не Макмерфи: он там поднял такой шум, так горланил между кроватями, так хлопал полотенцем над людьми, записавшимися на сегодняшнюю рыбалку, что санитары поостереглись входить в спальню — стоит ли рисковать только ради того, чтобы кто-то подмел вместо них часть коридора? Мотоциклетная шапочка была сдвинута у Макмерфи на самый лоб, по-капитански, и наколки, высовывавшиеся из-под рукавов майки, были сделаны в Сингапуре. Он расхаживал по спальне, словно по палубе корабля, и свистел в кулак, как в боцманский свисток.

— Вставать, всем вставать, или я протащу вас под килем от носа до кормы!

Он забарабанил по тумбочке Хардинга костяшками пальцев.

— Шесть склянок, и на палубе порядок. Так держать. Подъем! Отпустите концы и наверх, молодцы.