Неся каждый по мячу, они заспешили обратно в университет. Трев опасливо посматривал на крыши высоких зданий.

– Кого только не встретишь в городе, блин, – наконец сказал он. – На крыше лавки сидели какие-то вампирши, ты не заметил?

– А, эти. Они служат ее светлости. Они здесь в целях безопасности.

– Чьей? – уточнил Трев.

– Не беспокойся о них.

– Ха! Между прочим, сегодня я увидел кое-что поинтереснее, – сказал Трев, когда впереди показался университет. – Ты предложил гному пятнадцать долларов, и он даже торговаться не стал. Вот это, типа, настоящее чудо. Может, в мяче какая-то магия?

– На самом деле я дал ему двадцать долларов, – ответил Натт.

– Зачем? Он же не просил больше.

– Нет, но он очень усердно работал, и лишние пять долларов вознаградят его за потерю кинжала, который вы стащили, когда мы отвернулись.

– Ниче подобного! – горячо возразил Трев.

– Ваш автоматический, бездумный, рефлекторный ответ принят к сведению, мистер Трев. Как и вид кинжала на верстаке, вскоре после того сменившийся видом пустого верстака. Я не сержусь, поскольку заметил, как вы весьма благоразумно бросили злополучное оружие мистера Шенка через стену. Я понимаю, что вы нервничаете, но, тем не менее, вынужден указать, что это воровство. Поэтому прошу вас как друга отнести утром кинжал обратно.

– Но, значит, гном получит и лишних пять долларов, и кинжал! – Трев вздохнул. – Зато мы хотя бы заработали каждый по паре баксов, – добавил он, когда они вошли в университет через черный ход.

– И да и нет, мистер Трев. Вы возьмете оставшиеся пять долларов и этот довольно замызганный, но, тем не менее, подлинный счет на двадцать долларов и отнесете мистеру Тупсу, который полагает, что от вас ничего хорошего ждать не приходится. Таким образом, он усомнится в изначальном предположении, что вы – вор и шалопай. Это будет способствовать вашему продвижению в университете.

– Я не… – начал Трев и замолчал. Ему хватило совести не оспаривать наличие украденного кинжала в куртке. – Ей-богу, Натт, ну ты и типчик.

– Да, – ответил тот. – Я и сам прихожу к точно такому же выводу.

«КЛЕВО!»

Это слово, набранное огромным шрифтом, сияло на первой странице «Таймс», рядом с огромной картинкой, на которой Джульетта в сверкающей микрокольчуге улыбалась читателю. Гленда, которая последние пятнадцать секунд сидела, поднеся тост ко рту, наконец откусила.

А потом сморгнула и уронила тост.

«Загадочная модель по имени Жужу стала звездой потрясающего показа мод в «Шобле» вчера вечером. Перед зрителями предстало подлинное воплощение микрокольчуги, удивительной металлической «ткани», о которой так много говорили в последние месяцы и которая, по словам Жужу, действительно Не Трет. Она весело и с подкупающей прямотой болтала с высокопоставленными гостьями, которым, как уверен автор статьи, еще никто и никогда не говорил, что они «клево выглядят». Судя по их впечатлениям, эта беседа внесла свежую струю и нигде не натерла…»

Гленда прервала чтение, потому что в сознание ломился вопрос: «И что нам за это будет?» Но ведь они не сделали ничего плохого, правда? Исключено. Нечего бояться. Во-первых, кто подумает, что красавица с серебристой бородой, похожая на богиню кузнечного ремесла, на самом деле – помощница кухарки? А во-вторых, тому, кто попытался бы устроить неприятности, пришлось бы сначала прорваться мимо Гленды, а Гленда уж бы ему устроила, причем незамедлительно. Потому что, признала Гленда, Джу и впрямь была чудесна. Эта девочка залила газетную страницу лучезарным светом, и внезапно стало ясно как день: скрывать такую красоту в погребе – просто преступление. Ну и что, если у Джульетты словарный запас меньше семисот слов? На свете столько людей, которые буквально нафаршированы длинными словами, только никто не жаждет видеть их на первой странице.

«И вообще, – подумала Гленда, надевая пальто, – интерес долго не продлится, и потом, все равно никто не знает, кто она такая. В конце концов, на ней была борода, и это еще одно чудо, потому что бородатая женщина не может быть красива, но у Джульетты каким-то образом получилось. Только вообразите, если бороды войдут в моду. Придется вдвое дольше сидеть у парикмахера. Должен же кто-то об этом подумать».

Из дома О’Столлопов не доносилось ни звука. Неудивительно. Джульетта не отличалась пунктуальностью. Гленда заскочила к вдове Крауди, а потом под мелким дождиком отправилась в свою безопасную гавань – на Ночную Кухню. На полпути позабытый бугорок за корсажем напомнил ей о ее обязанностях, и Гленда решилась зайти в Королевский банк Анк-Морпорка.

Дрожа от страха и мятежного духа, она подошла к служащему, шлепнула на стол влажные банкноты и сказала:

– Я хочу открыть банковский счет. Понятно?

Через пять минут она вышла с новенькой банковской книжкой и приятным воспоминанием о том, что шикарный молодой человек за шикарным столом в шикарном зале назвал ее «мадам». Гленда смаковала это ощущение, пока суровая реальность не напомнила, что мадам придется засучить рукава и приняться за работу.

Дел было много. Она всегда пекла пироги как минимум на день вперед, чтобы они дозрели, а вчерашний аппетит мистера Натта пробил в ее запасах ощутимую брешь. Но, по крайней мере, нынешним вечером Гленда не ожидала особого спроса на пироги. Даже волшебники не станут просить пирожка после банкета.

«Ах да, банкет», – подумала она, когда дождь начал проникать под пальто. Банкет. Вот о чем нужно позаботиться. Иногда, если хочешь пойти на бал, приходится самой сыграть для себя роль феи-крестной.

Прикосновения волшебной палочки сразу вызывали несколько препятствий. Миссис Уитлоу провела нечто вроде демаркационной линии между Ночной и Дневной Кухнями, как будто разница в один лестничный пролет и впрямь меняла человека. Другая сложность заключалась в том, что Гленда не отличалась, согласно университетским традициям, фигурой, позволяющей прислуживать за столом, по крайней мере в присутствии гостей. И, наконец, у Гленды был не подходящий для официантки темперамент. Не то чтобы она не умела улыбаться – она улыбалась, если ее об этом предупреждали заранее, – но Гленда терпеть не могла улыбаться людям, которые заслуживали не улыбки, а подзатыльника. Она ненавидела убирать со стола тарелки с нетронутой едой. В таких случаях она боролась с желанием сказать: «Зачем было столько класть, если ты не собирался доедать?» Или: «Ты оставил больше половины порции, а эта штука стоит доллар за фунт». Или: «Да, конечно, еда остыла, но исключительно потому, что нужно было работать зубами, а не флиртовать с юной леди напротив». Если все остальное терпело крах, в ход шел главный козырь: «А вот маленькие дети в Клатче…» Эту фразу особенно любила ее мать, хотя какой-то существенный кусок явно был упущен.

Гленда терпеть не могла, когда что-либо тратили даром. Об этом она думала, когда шагала по каменному коридору в Ночную Кухню. Если знать свое дело, ничего не пропадет, – и если у обедающих хватает совести относиться к твоим блюдам серьезно. Гленда знала, что уговаривает сама себя. Время от времени она вытаскивала «Таймс» из сумочки и снова разглядывала первую страницу. Все это ей не приснилось, и газета служила тому доказательством. Но вот что было забавно: каждый день случалось что-нибудь, достойное места на первой полосе. Гленде никогда еще не доводилось, купив газету, увидеть заголовок вроде «Извините, вчера ничего особенного не произошло». А завтра, как бы ни была красива картинка, в нее завернут жареную рыбу с картошкой, и все о ней позабудут.