– Ты сильно-то не говори, тебе вредно, – приподнимаю ему туловище, чтобы пропустить бинт под спиной. Запах от его раны идет такой… гадковатый. Не только кровью пахнет. Кишки пробило, что ли?

Он посмотрел мне в глаза и отрицательно покачал головой.

– Ты меня не вытащишь, русский. Мне крышка.

– Это мы еще посмотрим! – буркнул я и продолжил бинтовать.

– Расскажи лучше про Польшу. Как она там?

– А ты забыл, разве? Давно здесь?

– Давно. Десятый год.

– Ишь ты. Да нормально все с твоей Польшей. Вон, в две тысячи двенадцатом году чемпионат Европы по футболу у себя провели. Ваш Левандовски голы клепает один за одним, что за сборную, что за «Баварию». Ну, яблоки там, еще всякое по мелочи. С нами, правда, все как всегда – ссоримся да миримся. Все как обычно, в общем.

Шляхтич вымученно улыбнулся и опять ухватился за мою руку с бинтом.

– Спасибо тебе, русский. Ты вот что. Спрашивай, пока я в сознании. Отплачу тебе за хорошие новости как смогу. Скоро укол отойдет – и все. Больше не свидимся.

Моя рука на мгновение замерла. Что, так ничего и не делать, что ли? Да ну! Продолжу бинтовать, разговору это не мешает. Хуже нет, когда человек умирает, а ты просто сидишь в сторонке. Так хоть видимость создам. Чтобы потом мог честно ответить самому себе – я сделал, что мог.

– Не знаю, что и спросить. Меня ж никто не инструктировал. Живу здесь уже год. Вот, служу потихоньку.

– Что, русский, у вас как всегда? Меньше знаешь – крепче спишь? Какая-то болезненная страсть к секретам. Ты вот что скажи. Шведа кто из игры выбил? Ты или этот? – шляхтич кивнул в сторону дороги и поморщился.

– Ну я. Но там случайно вышло. Он сам на меня вышел, да не справился.

– Ясно. А я, значит, на берцах попался? Вот чувствовал же, что не надо их надевать. Расслабился, зазнался – и вот, пожалуйста.

– А этого саксонца, – киваю в сторону дороги, – как найти? У меня к нему счет, знаешь ли.

Шляхтич криво ухмыльнулся:

– С чего ты взял, что он саксонец? Саксонского игрока я сам убил, лично. Еще прошлой осенью. А этот – пруссак, самый настоящий. И замашки у него ого-го. Говорит, что он не за Пруссию, а за всю Германию играет. Имперец чертов. За эту свою империю он ганноверского игрока убил и баварского почти достал. И вот теперь меня… Силен, сволочь!

– А чего ж он тогда саксонцем назвался?

– Так кто здесь разберет, каких земель он немец? А саксонцы – они вроде как союзники, но при том не австрияки.

– Так где его достать-то?

– Для этого надо понять, как он здесь оказался. Он же должен был быть в Вене. С баламутами всегда так. Скачут по планете, как блохи, снуют туда-сюда…

– А ты?

– Что я?

– Ты кто? Баламут или стабилизатор?

Шляхтич внимательно посмотрел на меня и со смехом просипел:

– Ну ты, русский! Это надо же, а?

Я обиделся:

– А что не так?

– Так ты что, стабилизатор, что ли? Надо же! Это что, вот такую ситуацию твой куратор хочет зафиксировать? Да это было надо делать четверть века назад, еще при Петре! Вот когда фиксировать надо было! А не сейчас! Стабилизатор, надо же… Вы, русские, всегда опаздываете. Всегда.

А ему все хуже и хуже. Вон после такой речи дыхание переводит и морщится.

– Хотя, может, вы и правы. От вас никогда не знаешь, чего ожидать. Вот и сейчас. Твой куратор, похоже, единственный из всех, кто призвал стабилизатора. Остальные-то все…

– И ты?

– И я.

– И как? Много набаламутил?

– За десять лет-то? Расскажу тебе как на исповеди, русский, – шляхтич закрыл глаза и перевел дыхание. – То, что Понятовский не заготовил фураж, – это я. То, что всю вашу армию разобьют к чертям собачьим в Восточной Пруссии, – это мы вдвоем, я и пруссак. Подвести наследником к вашей Елизавете парочку немцев – это не я, но вот подвести к принцессе Понятовского – это уже мое. То, что у вас королева по весне болела – это… ну ты понял. Странно, что поправилась. Ее выздоровление – это не ты, я выяснял. Это кто-то другой. Но это ничего не меняет. Вам крышка, русский. Вы проиграли эту войну, даже не начав ее.

Я пожал плечами.

– Не кажи гоп, поляк. Я еще жив.

Шляхтич прикрыл глаза.

– Верно. Ты еще жив.

Из лесу на прогалину шумно вывалились мои солдаты с длинными жердями в руках. Ну наконец-то! Вас только за смертью посылать, блин горелый!

Чуть привстаю и кричу:

– Вас где носит, улитки? Бегом давайте!

Шляхтич ухватил меня за руку и проговорил:

– Там, в седельной сумке… Блокнот. Пытался таблицу составить. Игроков ловить. Посмотри. Может быть, пригодится. Шифр найдешь в Библии… по первым строчкам.

– Хорошо. Почитаю.

Шляхтич открыл глаза – чистые, без всякой медикаментозной мути – и прошептал будто из последних сил:

– Помолись за меня, русский. Пожалуйста.

– Так ты ж католик вроде.

– Это вы, ортодоксы, обособились. А мы вселенская церковь, мы признаем все таинства. Помолишься?

Я стиснул его ладонь.

– Помолюсь, поляк.

Шестнадцатого мая основные силы первого корпуса армии закончили переправляться через реку Аа, и инженеры принялись разбирать понтонный мост.

Тут-то я и понял, зачем нужна охрана переправы. Не, ну, конечно, отработка взаимодействия с понтонерами, обучение строить и располагаться в предмостных укреплениях – это все важно, кто бы спорил. Но основная причина другая.

Опоздавшие. Десятки, сотни опоздавших, которые ломанулись к мосту именно тогда, когда его взялись разбирать. И всем срочно, и всем надо, и немедленно пропустите, да как вы смеете, да ты знаешь, с кем разговариваешь, да я тебя, а ну-ка быстро!

Вот, казалось бы, у людей было почти три недели, чтобы в составе своих полков организованно и вместе с обозами перейти на тот берег. Сроки марша известны, маршрут каждого полка – тоже. Причем генерал Апраксин даже учел возникшие у войск форс-мажоры, пошел полковникам навстречу и продлил срок работы переправы на неделю. Распутица там, то-се… В общем, генерал отнесся с пониманием. Но нет же, блин. У кого-то дела в Риге, у кого-то – на мызах окрестных аристократов, кого-то задержала болезнь, а кого-то – барышни и вино. А вот теперь, когда переправы нет – они чуть ли не с кулаками кидаются на измученных понтонеров, топают ножками и категорически требуют немедленно все бросить и перевезти их на тот берег.

Среди отставших от своих полков были не только офицеры. На удивление много было нижних чинов. Те, кто ходил по деревням и добывал приварок в кашу для своих артелей, те, кто строил, а потом разбирал офицерские домики в полевых лагерях, те, кто был откомандирован для каких-либо работ… В среднем на одного опоздавшего офицера приходилось около десятка рядовых солдат. И да, солдаты тоже пытались качать права, требовать и настаивать.