– Спасибо.

С трудом сдерживаюсь, чтобы не заплакать, но оставляю это на потом, сейчас не время. Здесь и так все думают, что пришли на какое-то шоу.

Огонь потушили полностью, в воздухе лишь витает неприятный запах гари и пепел. От дома осталось меньше половины: та часть, где находится кухня и этажом выше – спальня отца, от моей остался лишь фундамент и обломки, над которыми огонь не властен.

Встреча с полицией оказалась короткой, они приняли мое обвинение в сторону папаши, но кажется, всерьез его не восприняли – настаивают на ветхости проводки. Возможно, я бы поверила, но не в этот раз. Если эти козлы не хотят заниматься поджогом, я сама найду своего отца и, ей – Богу, я кастрирую его.

Интересно, видела ли Яна меня? Нарочно не подходит? Ведь знает, что я здесь. Иду к ней сама, она стоит рядом с Денисом, словно примагниченная, они о чем-то спорят, когда я подхожу – оба замолкают.

Мое тело все еще трясет, но я не могу при всех поддаться панике. Хочется кричать, плакать, топать ногами, упасть на землю и бить по ней кулаками. Я бы позволила себе такое, раньше, рядом с моей лучшей подругой. Теперь она холодна ко мне, я это не только вижу, но и чувствую.

Яна обнимает меня, делая при этом кислый сочувствующий вид. Я хочу спросить у нее: «Кто ты? Верни мне мою подругу, я скучаю». Желание разреветься становится еще сильнее, но я стараюсь, стараюсь быть сильнее, чем есть.

– Я пыталась дозвониться до тебя, твой телефон был выключен.

– У меня новый номер.

Как странно звучит диалог двух лучших подруг. Это неприемлемо для нас обеих. Получается, одна из нас, конкретно я, сменила номер телефона, а другая об этом знать ничего не знает. Мы же сестры? Разве нет? Что с нами стало?

– Ты не видела моего отца?

– Он здесь?

Я киваю.

– Я не знала. Мама сказала, ты можешь жить у нас.

– Мама сказала? – Я не хотела вкладывать столько злости в свой голос, получилось само собой.

– Я имела ввиду, мы обе так решили.

Моя подруга умоляла бы остаться у нее. Жить вместе разве не мечта лучших подружек? Лежать ночью в кровати, сплетничать, обсуждать парней. Все так хотят.

– Ей есть, где жить. Не думаю, что тебе нужно волноваться об этом.

Поддержка? От Дениса? Как ни странно, но сейчас он кажется мне гораздо ближе, чем Яна. Мы все втроем обмениваемся быстрыми взглядами.

– В любом случае, ты знаешь, что наши двери для тебя открыты.

Знаю ли я теперь? Где теперь мои двери?

После этих слов, подруга уходит. Бросает последний косой взгляд на Дениса и направляется в сторону своего дома.

Народ почти рассосался, осталось пару зевак, которым обязательно нужно все знать. Полицейские мне сказали, что будет проводиться экспертиза, и если это действительно был поджог, в чем, конечно же, они сомневаются, то только тогда они смогут завести уголовное дело.

Сажусь на землю в паре метров от обгорелых балок, расплавленного вонючего пластика, от того, что осталось от моего дома. Плевать на эти модные брюки, которые наверняка, уже не спасти от грязи и сажи, плевать на все. Обнимаю руками колени и кладу на них голову. Позволяю себе, наконец, распустить сопли.

– Разочаровываешь.

– Что? – Быстро вытираю лицо, поднимаю голову. Денис возвышается надо мной, а затем садится рядом, не боясь испачкать свой идеальный костюмчик.

– Я видел, что делали с тобой в том гараже. – Недолгая пауза. – Ты не сломалась, а теперь сидишь и жалеешь себя.

– Это мой дом. Я ввязалась в эту авантюру с тобой, чтобы сохранить его, а теперь что получается. Все зря?

– То есть это сожаление о том, что связалась со мной?

– Я сожалею о том, что не нашла решения самостоятельно.

– Это одно и то же.

– Нет, не одно.

Я снова утыкаюсь носом в свои колени.

Какое-то время мы сидим в тишине, каждый из нас думает о чем-то своем. Денис нарушает молчание первым, обычно это делаю я, но сейчас не до болтовни.

– Я отпускаю тебя.

– Хм?

Быстро прихожу в себя, смотрю в суровые глаза, пытаюсь понять, что за этим скрывается.

– Договор. Я расторгаю его. Пусть и на словах. В общем, ты свободна.

Первая мысль в моей голове: «Что я сделала не так?». То есть, я всегда делаю что-то не то, но, кажется, все уже с этим смирились. Что не так, я сделала, прямо сейчас?

Нет, я не собираюсь об этом спрашивать. Я просто, как дура пялюсь и согласно киваю. Опускаю взгляд вниз, вытираю новый неконтролируемый поток слез.

– Не вижу радости победы.

– Победы? – Бросаю тяжелый взгляд. – Так это у тебя называется? Мне нужно забрать кое-какие вещи из твоей квартиры.

– На счет квартиры. Ты можешь оставаться там, сколько потребуется.

– Мне не нужна твоя жалость.

– Это не жалость.

– Ах, да. Прощальный подарок для брошенок.

– Что?

– Ничего. Тебе не нужно здесь со мной сидеть.

Я злюсь на саму себя за то, что теперь злюсь на него.

– Тебе бы я тоже не советовал тут сидеть. – Денис встает, вижу краем глаза. – Вставай, отвезу тебя домой.

– Домой? – Смеюсь. – У меня нет дома.

– Не будь гребаным ребенком.

Кажется, я и есть ребенок, одинокий, брошенный, никому ненужный, я всегда была им. Не хочу больше оставаться одна.

Я встаю, отряхиваю пыльные руки и следую к машине. Только через несколько секунд слышу позади себя шаги. Я не оборачиваюсь, не хочу видеть развалины, оставшиеся от дома, не хочу видеть Дениса. Заползаю на заднее сидение машины, подсовываю под себя ноги, утыкаюсь лбом в окно.

По приезду «домой», вижу развалившуюся на кровати Элеонору, она что-то жует, пялясь в экран своего телефона. Когда видит нас, резко подскакивает и улыбается во все тридцать два. Господи, избавь меня от этого.

– Ну как все прошло?

Швыряю сумку в кресло, стягиваю с себя брюки и бросаю туда же.

– Видимо не очень хорошо, да? – Девушка заметно меняется в голосе.

– Тебе лучше уйти. – Парирует Денис. Какого хрена вообще поперся за мной?

Я иду в ванную, закрываю дверь, включаю горячую воду, смываю с себя остатки косметики и весь сегодняшний день. Когда возвращаюсь, Элеоноры уже нет. Я знаю, что эти двое говорили обо мне, но я намеренно не хотела слушать, сосредоточив внимание на шуме воды.

Денис сидит на краю кровати, смотрит на меня, а я наоборот стараюсь не устанавливать с ним зрительный контакт. Достаю из комода тонкие спортивные штаны, натягиваю их, чтобы не светить полуголой задницей.