Недалеко от истины, подумал Нокс.

– Ты принижаешь нас, – сказал Болтон, – тем, что действуешь в одиночку. Притом уже давно.

– С той разницей, что мои действия были рассчитанными и тайными. Ваши – глупыми и открытыми.

Болтон бросился к Хейлу, сжав кулаки. Хейл сунул правую руку во внутренний карман и достал пистолет, которым воспользовался для прекращения страданий осужденного.

Болтон остановился.

Оба свирепо глядели друг на друга.

Когберн и Суркоф стояли молча.

Нокс был счастлив. Они снова дерутся между собой, что отвлекает их от него. Но это лишь подтверждало тот вывод, который он сделал до сотрудничества с НРА. Эти люди не спасутся от тех волн, что скоро захлестнут их палубы. Слишком много конфликтов, слишком много самолюбия, слишком мало сотрудничества.

– Квентин, еще будет время, – сказал Болтон.

– И что ты сделаешь? Убьешь меня?

– Я бы с удовольствием.

– Ты найдешь, что убить меня куда труднее, чем любого президента.

* * *

Уайетт примчался в Монтичелло. Сто двадцать миль от Вашингтона он проехал меньше чем за два часа и поставил машину на обсаженной деревьями автостоянке, рядом с привлекательным комплексом невысоких зданий, именуемых Гостевой центр Томаса Джефферсона и Учебный центр Смита. Очертания крыш повторяли контуры примыкающего холма, деревянные стены естественно входили в окружающий лес и вмещали в себя кафе, магазин подарков, театр, классные комнаты и выставочный зал.

Карбонель оказалась права. Он не мог позволить Малоуну преуспеть. Он заманил своего врага в Нью-Йорк, чтобы подвергнуть его опасности, может быть, даже уничтожить, а не предоставлять ему еще одну возможность добиться успеха.

Карбонель была права и в другом.

Она нужна ему. По крайней мере, на краткий срок.

Она предоставила полезные сведения о Монтичелло, в том числе о расположении усадьбы и системе охранной сигнализации, а также карту дорог, ведущих туда и оттуда. Выйдя из машины, Уайетт поднялся по лестнице во внутренний двор с рожковыми деревьями. Нашел кассовый зал и купил билет на первую экскурсию, до нее оставалось менее двадцати минут. Особняк открывался в девять.

Уайетт стал прогуливаться, читать афиши. Узнал, что Джефферсон сорок лет работал над этим поместьем, назвал его Монтичелло – по-итальянски «холмик» – и создал то, что в конце концов назвал своим «этюдом в архитектуре».

Это было работающее поместье. Здесь разводили овец и свиней. Лесопилка производила пиломатериалы. Две мельницы мололи кукурузу и пшеницу. В бочарной мастерской изготавливали бочки для муки. Дрова рубили в окружающих лесах. Джефферсон сначала выращивал табак для продажи шотландцам, потом перешел на рожь, клевер, горох и картофель. От усадьбы он мог проезжать по десять миль в любую сторону и при этом не покидать своих земель.

Уайетт завидовал подобной независимости.

Однако в выставочном зале он узнал, что Джефферсон умер разоренным, задолжавшим тысячи долларов, что наследники продали все, включая рабов, чтобы расплатиться с кредиторами. Дом уцелел, хотя сменил несколько владельцев, потом в 1923 году его выкупил некий фонд и восстановил былое великолепие.

Уайетт ходил между различными экспозициями и узнавал все больше. На первом этаже дома располагалось одиннадцать комнат, все являлись частью официального маршрута. Тщательное использование пространства и естественного освещения, переходы между комнатами, разделенными стеклянными дверями, создавали впечатление свободной, открытой жизни – ничто не спрятано, никаких секретов. На второй и третий этажи туристов не допускали, но погреба были открыты для посещения.

Он внимательно изучил схему.

Удовлетворенный, он вышел наружу, в прекрасное утро позднего лета, и решил, что эту работу можно сделать только быстро, не теряя времени.

Уайетт направился туда, откуда маршрутный автобус должен был доставить его и всю первую группу на горный склон, почти на девятьсот футов вверх. В группе из примерно пятидесяти человек было много подростков. Возле бровки стояла бронзовая статуя Томаса Джефферсона в натуральную величину. Рослый мужчина, заметил Уайетт, выше шести футов. Он рассматривал лицо статуи вместе с несколькими молодыми людьми.

– Должно быть, похож, – сказал один парень.

Уайетт согласился.

Легкое развлечение.

Как в давние дни.

* * *

Малоун с Кассиопеей приехали в гостевой центр Монтичелло. Дэвис ждал их у подножия лестницы. Кассиопея, не обращая внимания на служителя автостоянки, указывающего ей на свободное место, подъехала к бровке и заглушила мотор.

– Я устроил, чтобы вам показали колесо, – сказал он им. – Поговорил с председателем фонда. Управляющий здесь, он проводит вас в дом.

Малоун ни разу не посещал усадеб бывших президентов. Он давно собирался съездить сюда и в Маунт-Вернон[7], но никак не мог выкроить времени. Совершить экскурсию вместе с сыном. Ему стало любопытно, что поделывает его шестнадцатилетний Гэри. Малоун позвонил в пятницу, когда они приехали в Нью-Йорк, и разговаривал с ним около получаса. Гэри быстро взрослел. Казался хладнокровным подростком, довольным тем, что отец сошелся с Кассиопеей.

Она сексуальная, сказал Гэри.

Этого у нее не отнимешь.

– Управляющий с машиной ждет вас у остановки маршрутного автобуса, – сказал Дэвис. – Здесь разрешается ездить только на машинах усадьбы. Мы можем незаметно войти с первой группой и увидеть это колесо. Оно выставлено на первом этаже, мы поднимемся наверх, где нас никто не увидит.

– Коттон может идти, – сказала Кассиопея. – А нам нужно поговорить.

По выражению ее глаз Малоун увидел, что ее что-то тревожит – и еще одну вещь.

Решение не подлежало обсуждению.

– Хорошо, – сказал Дэвис. – Мы с тобой останемся здесь.

Бат, Северная Каролина

Хейл подождал, чтобы Болтон ощутил страх перед ним, и наконец этот слабый духом человек отошел, как и следовало ожидать, в другой конец комнаты.

Напряженность ослабла, но не исчезла.

– Президент Дэниелс не захочет, чтобы его личная жизнь получила огласку, – заговорил Хейл. – Относительно его самого или супруги не было и намека на скандал. Америка считает их образцовой супружеской парой. Можете себе представить, что сделали бы с этим круглосуточные новостные каналы и Интернет? Дэниелс вошел бы в историю как президент-рогоносец. Он ни за что не допустит этого. Джентльмены, мы можем этим воспользоваться.