Если испрашиваемое заявление будет сделано, высшее офицерство армии готово выступить с оружием против политики Гитлера. Дипломатическое поражение означало бы очень серьезный урон для Гитлера в Германии и привело бы фактически к концу национал-социалистического режима.

Другими словами, Вайцзеккер обещает британцам путч, если они заведут себя резким заявлением в патовую ситуацию, из которой им не выйти без тяжелейшей потери престижа. Это означало, они должны были, возможно, воевать! Именно этого и добивалась конспирация. В то время как Гитлер разыгрывал переговорный покер, земляки-заговорщики, чтобы вызвать «showdown», сообщали его карты противнику, представляя их, сверх того, худшими, чем они и без того уже были. Один из заговорщиков, когда распространится новость, что Мюнхенское соглашение мирным путем избавило 3,2 млн судетских немцев от чешского господства и влило их в состав рейха, разочарованно заявит: это-де «не лучшее решение». «Лучше» была бы война![190]

Неудивительно, что британское правительство не решалось пойти навстречу желаниям конспирации. Великобритания еще отставала по вооружениям, хотя время постепенно начинало работать на нее. Выигрыш времени оправдался бы и на дипломатическом поле. Рузвельту требовалось время, чтобы подготовить американскую общественность к интервенциям в Европе и Азии. «Сгиб» оси в ее римском конце также нельзя было осуществить со дня на день. Однако решающим пунктом являлось все же вооружение. Великобритания должна была считаться с вероятностью, что ей придется действительно вести войну против рейха, в том случае, если конспирация не сдержит своего обещания переворота. Общеизвестно, что она, не предприняв попытки путча в начале польской кампании годом позже, и в самом деле обещанного не выполнила.

Еще имелись в Великобритании два течения; одно хотело договориться, в конечном счете, с Германией в правильном понимании того, что возобновление конфронтации означало бы конец империи. К этому направлению можно, вероятно, отнести британского посла в Берлине Хендерсона, хотя он и представлял всегда лояльно политику своего правительства. Выразителями другого направления, теми, кто, как жестко сформулировал Черчилль, хотели видеть вновь уничтоженной слишком усиливающуюся Германию, были Уинстон Черчилль, Роберт Ванситтарт, Альфред Дафф Купер, Энтони Иден, лорд Ллойд и другие. В тот момент, то есть из-за судетского кризиса, рисковать войной не захотели, возможно, желали и основательно проверить, что в действительности скрывается за сенсационным предложением высших немецких государственных чиновников. После подписания Мюнхенского соглашения министр иностранных дел Галифакс объяснил Тео Кордту, немецкому дипломату, передавшему ему под покровом ночи с черного хода послание Вайцзеккера:

«Мы не были в состоянии заплатить за Вашу откровенность с нами той же монетой. В то время, когда Вы передали нам Ваше послание, мы уже обдумывали отсылку Чемберлена в Германию»[191].

О «польском коридоре» у нас в Ильфельде существовали несколько туманные представления, речь велась больше о по-настоящему эффективном статуте меньшинств, чем о радикальных решениях. Нами совершенно осознавалась противоположность между Польшей и русскими, и сенсационный немецко-польский пакт о ненападении 1934 года был для меня, естественно, в то время чрезвычайно актуален. Однако мы знали, что Польша после мировой войны уже в начале 1920-х годов выслала всех немцев, не желавших оптировать за Польшу. Это было первое массовое изгнание немцев из Польши. Германское предложение Польше, гарантировать всю польскую государственную область, включая «коридор», в обмен на воссоединение Данцига с рейхом и экстерриториальные железную дорогу и автобан через коридор, являлось далеко идущим и понятным лишь в рамках антисоветской политики рейха. Вполне позволительно утверждать, что большинство немецкого народа в то время считало пограничное урегулирование с Польшей недолговечным. Ни один немецкий политик не смог бы отважиться на предложение полякам гарантии коридора, ни один, кроме… Гитлера!

Однако не будем забегать вперед, изложу по порядку. Решение судетского вопроса значительно смягчило стратегическую и политическую опасность чехословацкой позиции вблизи центра территории немецкого государства. Угроза заключалась не только в географическом положении Чехословакии, но и в политических возможностях германофобского чешского правительства, которое, через союзные обязательства, могло, как к тому стремился Бенеш, спровоцировать выступление Великобритании, Франции и России против рейха. Чехословакия, однако, продолжала существовать, хотя и в урезанном виде, располагая по-прежнему хорошо вооруженной армией.

1938 год привел к значительному усилению немецкой позиции. Германская дилемма могла считаться почти разрешенной. Если бы удалось освободить отношение к восточному соседу, Польше, от всех двусмысленностей и возможных спорных пунктов, позиция Германии была бы гарантирована. Польша являлась последним камнем в стене, которую Гитлер хотел соорудить в Восточной Европе против большевистской России. Однако она представляла из себя очаг волнений. Польская республика в предшествующие годы оставалась неизменно активной. Сначала, во время ремилитаризации Рейнской области, она обдумывала нападение на Германию, присоединение Австрии к рейху было использовано ею для принуждения Литвы признать аннексию Вильно 1920 года отныне также и формально, во время «судетского кризиса», она неплохо поживилась за счет чехословацкой территории, отторгнув так называемую «Тешинскую область». Британские газеты в то время открыто писали об «ограблении трупа». Со стороны Германии никаких возражений не последовало; в отношения между Польшей и Чехословакией, так же, как это сделали и другие державы Мюнхенского соглашения, вмешиваться не стали. Однако, по моим воспоминаниям, поляки, заняв Тешинскую область, и там начали притеснять немецкое население.

Несмотря ни на что, Гитлер и далее последовательно проводил свою антибольшевистскую политику, все еще — невзирая на опыт 1938 года — ориентированную прозападно. Гитлер видел в Польше «прирожденного» союзника против Советской России. Традиционно хорошие отношения между Польшей и Францией, согласно германской точке зрения, не представляли преграды для заключения с Польшей принципиального соглашения. Наоборот, договор с Польшей мог бы, возможно, открыть перспективу заключения основополагающих соглашений по Европе с обеими западными державами или получения желанной подстраховки против Советского Союза. Чтобы выиграть Польшу, Гитлер был готов к самым великодушным решениям в польских интересах. Он проявлял по отношению к Польше предупредительность, которая привела бы к свержению любого Веймарского правительства, если бы оно только планировало нечто подобное. Штреземанн заявил 18 мая 1925 года в рейхстаге:

«Нет никого в Германии, кто мог бы признать, что проведенная в очевидном противоречии с правом народов на самоопределение граница является вовек неизменным фактом на Востоке. Поэтому для Германии немыслимо никакое урегулирование вопроса безопасности, которое заключало бы в себе повторное признание этой границы».