Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Изучение сознания представляет для нас любопытную дилемму: один самоанализ не является удовлетворительным с научной точки зрения, и хотя сообщения людей об их собственном сознании полезны, они не содержат информации о работе мозга, лежащей в его основе. Однако изучение собственно мозга не в состоянии объяснить, что такое обладать сознанием. Эти рамки подразумевают необходимость придерживаться определенного подхода к введению сознания в дом науки»[356].
Мозг как сложный компьютер
«Вычислительная теория разума незаметно укоренилась в нейробиологии… Ни один уголок в этой сфере не остался незатронутым идеей, согласно которой обработка информации – основополагающая деятельность мозга»[357].
Стивен Пинкер, «Как работает разум»
«Компьютеры – исполнители алгоритмов общего назначения, их видимая интеллектуальная деятельность – всего лишь иллюзия, возникающая у тех, кто не в состоянии полностью оценить способ, которым алгоритмы улавливают и сохраняют не сам интеллект, а плоды интеллекта»[358].
Один из первых разработчиков программного обеспечения Марк Холперн
Нам следует с осторожностью относиться к метафоре «центрального исполнительного органа», сводящей весь наш гуманизм к лобным долям мозга. Мы не только не являемся ходячими лобными долями – мы и не мозги в резервуаре. Крайний редукционизм – можно назвать его «мозговым очеловечиванием» или более известным «нейронным человеком» – просто вводит нас в заблуждение. Он превращает такие распространенные особенности человеческого поведения, как эмоциональное саморегулирование и эффект плацебо, в проблемы (см. главу 6), хотя в действительности этих проблем не существует.
Необходимо помнить, что мыслит, чувствует и верит не какая-то часть мозга, а человеческая личность в целом. Безусловно, эту человеческую личность нельзя свести к мозговым процессам и явлениям, вместе с тем трудно понять человека в целом без понимания социально-культурного контекста, в котором он живет. Социальный психолог Альберт Бандура прозорливо отмечал, что составление карты деятельности нейронных сетей во время речи Мартина Лютера Кинга «У меня есть мечта» мало что может сказать о том, как создавалась эта речь, и совсем ничего – о ее социальной значимости[359].
«Хирург знает структуру мозга, но не знает о мечтах своего пациента»[360].
Ричард Зельцер, «Жестокие уроки»
Метафора «центрального исполнителя» исходит из тенденции, наблюдающейся в нейробиологии и когнитивной психологии, и известной под названием компьютационализма. Она предпринимает попытки постичь человеческий мозг и разум так, словно это компьютер. Человеческое поведение считается определяемым деятельностью бессознательных субличностных исполнительных процессоров (модулей) и их нейронных аналогов. Считается, что эти модули функционируют отчасти как исполняемые файлы в компьютерной программе.
Но насколько полезна эта модель? В статье, посвященной обзору деятельности в этой сфере в последние полвека, один из первых разработчиков программного обеспечения Марк Холперн отмечает, что известный тест Тьюринга для искусственного интеллекта (можно ли определить, с кем вы беседуете, – с человеком или с машиной?) просто не удалось пройти. Чаще всего ученые пытаются отстаивать компьютерный интеллект, меняя условия теста или подвергая сомнениям саму идею человеческого интеллекта.
Холперн отмечает: в случае критики они «сильны в своем возмущении и слабы, когда надо сослаться на научные достижения». Важно также его замечание о том, что
сторонники искусственного интеллекта в отчаянной попытке спасти идею мыслящих компьютеров в действительности находятся в тисках идеологии: им представляется, что они отстаивают саму рациональность. Если предположение о том, что компьютеры способны мыслить хотя бы в принципе, отвергается, тем самым подразумевается, что люди наделены неким особым свойством, которое наука никогда не поймет – «душой» или некой столь же мистической сущностью[361].
Главный недостаток этой гипотезы с тестом Тьюринга заключается в том, что на самом деле человеческое поведение ничуть не напоминает компьютерные программы. Сознание – вот что есть у людей и чего нет у компьютеров, являющихся просто артефактами человеческого интеллекта. Когда читаешь тексты, написанные ранними компьютерными энтузиастами, создается впечатление, будто они полагали, что исключительно вычислительная мощность каким-то магическим образом породит разум и сознание, но, по всей видимости, не понимали природы сознания настолько, чтобы осознать, что этого не произойдет.
Для хоть какого-нибудь понимания человеческого поведения мы должны обратиться к разуму и сознанию, то есть к убеждениям, целям, надеждам, желаниям, ожиданиям и намерениям, причем ни одно из них не имеет отношения к функционированию компьютеров. Самосознание (то есть осознание себя как непосредственного субъекта опыта), принадлежность (осознание себя как субъект действия) и способности к саморегуляции – все это характеристики человеческого сознания, не касающиеся работы компьютеров.
Как существа, наделенные сознанием, мы не просто претерпеваем опыт – мы создаем его. Червь, которому досаждает яркий свет, попадающий на фоточувствительные участки тела, сразу же устремляется в темноту. Человек, столкнувшийся с подобным нежелательным опытом, может задаться вопросом: «Стоит ли бежать? А если я этого не сделаю? Чему я могу в результате научиться?» Полезные источники сведений о человеческой природе не игнорируют значение того факта, что мы, люди, задаемся подобными вопросами.
Как мы уже видели, в основе большинства теорий разума и сознания лежит материализм, берущий начало в классической физике, где сознание рассматривается как аномалия, требующая объяснения. В этом отношении материалисту свойственно действовать чересчур поспешно. К примеру, научный журналист Майкл Лемоник дает гладкое объяснение посвященному сознанию труду Фрэнсиса Крика и Кристофа Коха в Time (1995): «Сознание – нечто вроде побочного продукта одновременного и высокочастотного срабатывания нейронов в разных участках мозга. Смешение этих частот и порождает сознание… точно так же, как тембры отдельных инструментов в сочетании дают насыщенное, сложное и единое звучание симфонического оркестра»[362]. Да, сказано неплохо, но сам Крик признавал, что его концепция весьма умозрительна и ни в коем случае не является достоверным результатом исследований современной нейробиологии.