— Садись первым.

Поняв, что при ее росте ей неудобно забираться в такую маленькую машину, он первым пробрался на сиденье, она села рядом. Хлопнула дверца, мимо окон понеслись витрины и деревья. Ее приподнятые круглые колени светились у него перед глазами, короткая юбка, завернувшись, приоткрыла чуть разведенные бедра, на молочно-белой поверхности одного из них он при свете солнечного блика вдруг увидел чуть различимую синюю речушку вены. Автомобиль резко затормозил у здания вокзала; отдав деньги шоферу, он вылез вслед за ней. Ведя его за собой, она обогнула здание вокзала, они спустились в подземные галереи и, пройдя ими и поднявшись, оказались в середине нужной платформы. Электричка с открытыми дверьми уже была на месте; немного пройдя, они остановились у вагона. Часы на здании вокзала показывали восемь сорок. Чувствуя недостаток времени, он, остановившись напротив нее, напряженно поймал ее взгляд:

— Когда тебе можно позвонить?

Словно удивившись вопросу, она, солнечно глядя на него, пожала плечом:

— Когда хочешь.

Он поспешно заглянул ей в глаза:

— Я позвоню завтра.

Она бесхитростно-деловито кивнула:

— Только лучше с полпервого до полвторого. Нам трудно дозвониться.

Он невольно улыбнулся:

— Я знаю.

Секунду они стояли друг против друга. Вздрогнув еще открытыми дверьми, поезд с шумом стравил сжатый воздух. Оглянувшись, она подняла на него улыбчиво-блестящие глаза:

— Я пойду.

— Хорошо.

Внутренне вздрогнув, он, обхватив ее за плечи, безотчетным движением придвинулся к ней. Секунду он смотрел на нее:

— Я тебе не противен?

— Нет.

— Будешь со мной?

Глядя куда-то вверх, она, словно летя чувствами где-то далеко, просто посмотрела на него:

— Наверно, буду.

Мягко освободившись из его объятий, она с цветами в руках вошла в вагон. Двери с шипом закрылись. Поезд тронулся. Провожая его взглядом, он неподвижно стоял на платформе, пока мимо него не пронесся последний вагон. Постояв еще немного, пока впереди не стал виден изгиб головных вагонов, он, словно почувствовав себя в пустоте, заторможенно повернулся и пошел назад. Движимый каким-то бессмысленным возбуждением, словно торопясь к чему-то, чего не было, он не прошел, а скорее пробежал еще какое-то расстояние и лишь несколько минут спустя, вдруг будто очнувшись и увидев вокруг себя черные окна с несущимися за ними проводами, электрический свет и пустые кожаные сиденья, понял, что на автопилоте вошел в метро и едет обратным путем к своей гостинице.

Выйдя из метро, он так же бездумно пошел по улице, пытаясь что-то обдумать, осмыслить, оценить, но не в силах это сделать; невидяще-стремительно идя по улице, он ощущал лишь шевеленье листьев, ветра и людей вокруг себя. Поднявшись к себе и открыв номер, он вдруг ощутил бешеный, ликующий подъем чувств, как подброшенный им, он, встав с дивана, на который, было, присел, зашагал кругами из угла в угол по комнате. Промотавшись так несколько минут и ощутив какое-то опустошение, он снова присел на диван. Вновь поднявшись, подойдя к телевизору, он нажал кнопку, так и не зафиксировав в сознании, зажегся ли экран, пройдя комнату, он открыл шкаф, чтобы проверить, на месте ли оборудование, но так и не уловил, чем это закончилось. Выйдя из номера и спустившись вниз, он некоторое время бездумно и с каким-то облегчением слонялся у парадного подъезда гостиницы, вернувшись, он пересек фойе, забрел в бар и в ресторан и, ничего не купив, так же машинально поднялся к себе. Пройдясь еще раз по комнате, взяв в руки Дельбрюка и положив его, он ощутил внезапный упадок чувств и, опустившись на диван, повернулся на бок, подбив под голову скрученную подушку. Проснувшись через какое-то время, он обнаружил себя лежащим в одежде на диване в темной комнате, с ночным небом за окном и мерцающим электронной мошкарой экраном телевизора. Раздевшись и выключив телевизор, он раскрыл постель и, успев на секунду о чем-то подумать, мгновенно уснул опять.

На следующее утро, едва открыв глаза и мгновенно вспомнив все вчерашнее, он, стремительно побрившись и умывшись, почувствовав, что не в силах сидеть в четырех стенах, оделся и, спустившись вниз, пошел по продуваемой ветром улице. Заново вспоминая вчерашний день и заново проживая вчерашнее, он пытался понять, где он находится в результате всего этого и чем для него может стать сегодняшний день. Разум подсказывал ответы, они были просты, но он боялся верить в них. Привыкший, что обстоятельства всегда работают против него, привыкший к необходимости взламывать обстоятельства, не сразу и с трудом достигая цели, он отгонял мысли о том, что все может решиться уже сегодня. «Будешь со мной?» — «Наверно, буду». Вчера поняв ее, сердцем почувствовав, что она не пошла с ним, лишь приостановленная каким-то своим внутренним тормозом, какими-то расчетами с самой собой, из-за которых она не могла разрешить себе сближаться с мужчиной раньше чем на третье-четвертое свидание (так он понял ее отказ), он все же не мог себе представить, что сегодня, когда правило будет выполнено, она просто так и бездумно шагнет дальше с того самого места, на котором они остановились вчера. Это было бы сверхъестественным счастьем, втайне надеясь на это, он понимал, что не должен на это всерьез рассчитывать, и избегал думать об этом. Сказанные вчера слова еще ничего не значили, ее настроение могло перемениться, тысячи разных обстоятельств, о которых он даже не имел понятия, могли помешать ей не только быть с ним сегодня такой же, как накануне, но даже просто встретиться с ним. Но так же, как и об излишних надеждах, он не хотел сейчас думать и об этом. Он хотел видеть ее. До времени звонка ей оставалось три с половиной часа, и это время снова нечем было заполнить. Внутренне поежившись при мысли о новом походе по магазинам, он огляделся в поисках подсказки и, ничего не найдя, снова обратил взгляд внутрь. Томясь вынужденным бездействием, он вновь мысленно пробежал вчерашние события, пытаясь понять, нет ли среди них чего-нибудь такого, что можно было бы обдумать и решить еще до звонка ей.

Внезапно налетев именно на такой штрих, он внутренне похолодел, соображая. Еще при первой встрече он ничего не сказал ей о том, что приехал из Москвы, тогда он просто не думал об этом. Но и вчера он тоже ничего не сказал ей, с самого начала побоявшись, чтобы все происходящее из-за этого не было воспринято ей как попытка завязать с ней что-то вроде скоротечного командировочного романа. Сегодня, при всех его опасениях, в самом деле мог возникнуть момент, когда он мог бы повести ее к себе, и надо было заранее решить, как сгладить это, когда и как объяснить ей, почему он ведет ее не к себе домой, а в гостиницу, чтобы это не стало той неожиданностью, которая, что-то переменив в ней, заставила бы ее остановиться у самого его порога. Ненадолго задумавшись над этим и ни к чему не придя, он махнул на это рукой, оставив это на произвол событий, главное было поговорить и встретиться с ней.

Пройдя несколько кварталов, он, не выдержав, спросил у прохожего время, было уже около десяти. Десять. Это значило, что она уже на работе. Повернув вместе с улицей, вторгшись на какой-то бульвар, он, невольно сбавив шаг, прошел его наполовину, остановившись у включенного фонтана. Холодные алмазные капли, описав дугу, падали на круглый гранитный парапет, раскалываясь и острым веером разлетаясь кругом. Подставляя им ладони, отскакивая и с визгом смеясь, вокруг фонтана носились дети. Пятнистые тени от деревьев вздрагивали и раскачивались на светлом солнечном асфальте. Увидев пустую, не занятую мамашами скамейку, он опустился на нее. Дети носились друг за другом, визжа и цепляясь за женские платья, солнце заливало площадку, некоторые из женщин с колясками были опять беременны. Поддавшись дыханию солнечного облака, он долго сидел на скамейке, пока наконец, сам не уловив когда и по какому сигналу, не поднялся с нее и не пошел, ускоряя шаг, дальше по бульвару. Подстегиваемый мелодией из Iron Maiden, невесть откуда вдруг выскочившей и запульсировавшей у него в голове, он долго, забыв о времени, шел по перетекающим друг в друга проспектам и улицам, пока, вдруг ощутив укол беспокойства и спросив у прохожего время, не увидел у него на часах стрелки, вплотную подошедшие к двенадцати. Тут же перейдя улицу и остановив такси, он вновь поехал назад к гостинице. Остановившись у подъезда, он несколько минут снова слонялся там, внутренне группируясь для предстоящего разговора с ней, пытаясь успокоиться. Отчего-то почти уверенный, что сейчас, по контрасту с вчерашним, она будет говорить с ним апатично и холодно, он понимал, что должен добрать уверенно-ироничного настроения, чтобы, в случае если отклик в самом деле будет холодным, суметь сразу же, первыми фразами переломить ее настроение, чем-то заинтересовать и рассмешить ее. Не сумев этого сделать до конца, он вошел в гостиницу и, поднявшись к себе, снова сел перед телефоном, сдерживая искушение набрать ее номер немедленно, пока стрелки еще не указали точно половину первого. Переждав недостающие три минуты и ощутив щемящий толчок в груди, он снял и на секунду задержал в воздухе трубку. Он должен был договориться с ней о свидании, но сейчас он испытывал чувство, словно звонит ей в первый раз, настолько хрупким и эфемерным казалось ему сейчас все достигнутое вчера. Уже ни о чем не думая, он набрал номер.