А что тут доказывать, думаю я, оно и вправду оказалось несчастливым. Хотя, нет, все же счастливым — ведь ворвались не к нам, а к соседям. Ход мысли у Бруца был примерно такой же, как у меня:

— Ваш друг попал в скверную историю, — сказал он Татьяне, — а это, согласитесь, уже — несчастие.

Когда убили Перка, я попал в число подозреваемых. История повторяется, но теперь как фарс: я ограбил какую-то Бланцетти. Мне надоело спорить с Бруцом, и я ударил тяжелой артиллерией:

— Дайте мне номер местного полицейского участка, — велел я тоном, не терпящим возражений.

— А не рано ли вызывать полицию, — растерялся Бруц, — прежде всего мы хотим избежать скандала. Как и вы, я полагаю.

— Делайте, что вам велели, — еще более грозно приказал я, — а не то скандал вам обеспечен. Например, вашим клиентам будет очень интересно узнать о том, что вы прослушиваете их разговоры.

Бруц напрягся — видимо, я попал в точку. После того как он выдал мне и номер полиции и имя местного начальника, я связался с одним из руководителей Оркуса — с тем, с кем мне довелось сотрудничать во время расследования двухгодичной давности. Я вкратце обрисовал ему ситуацию, назвал имя полицейского чина, который, по моему мнению, мог бы эту ситуацию исправить. Мой собеседник, в свою очередь, позвонил кому-то из полицейских боссов, последний — еще кому-то и так далее, пока цепочка не дошла до самого Бруца. Наверное, ему здорово влетело, потому что он напрягся еще больше. Заикающимся голосом он долго извинялся, сказал, что всегда к нашим услугам, после чего, неловко пятясь, удалился. Никакой дополнительно помощи я у оркусовского руководства не просил — сказал, что я здесь на отдыхе, а не на задании. А Бруц и так все прекрасно понял и будет теперь у меня на посылках, если, конечно, потребуется.

— С чего ты взял, что они нас прослушивают? — спросила Татьяна, после того как за Бруцом захлопнулась дверь.

— Слишком быстро они вышли на Абметова. Бруц узнал, что я звонил в четыреста двенадцатый номер. Само по себе это еще ни о чем не говорит — исходящие звонки могут фиксироваться, чтобы потом вставить их в счет. Девице из того номера я сказал, что звоню в четыреста тринадцатый — и Бруц это слышал, потому и нашел Абметова так быстро. За одно мы теперь точно знаем, что Абметов живет именно в четыреста тринадцатом.

— А не проще ли у него самого спросить?

— Не стоит. Пускай думает, что мы не догадались…

— Так ты подозреваешь Абметова?

— Никто не знает, сколько времени эта Бланцетти пролежала без сознания, следовательно и время нападения точно установить невозможно. Выйдя из ресторана Абметов мог прямиком отправиться к ней. Или у него был сообщник, что, кстати, вполне реально. Да и вообще, я теперь всех подозреваю, — заявил я, но тут же поправился, — кроме тебя — ты из ресторана не отлучалась, а после ресторана все время была со мной.

— Ах так, только поэтому! — возмутилась Татьяна и запустила в меня подушкой. Я не стал уворачиваться и подушка попала в цель. А Татьяна даже не посмотрела, куда попала — она вдруг о чем-то задумалась.

— Хочешь еще одного подозреваемого? — неожиданно спросила она.

— Выкладывай, — потребовал я.

— Сегодня утром, перед завтраком, я видела Йохана…

— Шутишь?

— Нет, я думаю, это был он, — уверенности в ее голосе не было, — я сначала не хотела тебе говорить — ведь это мог быть и не он. И еще, я боялась, что ты подумаешь… впрочем, не важно.

— Давай, давай, договаривай, — строго потребовал я.

— Я боялась, что ты подумаешь будто про симпозиум по археологии мы с Марго нарочно придумали, чтобы ты взял меня на Оркус.

Я рассмеялся:

— Да я бы вас в секунду вычислил! Забыла, где я работаю?

— Лучше бы я о твоей работе вообще не знала, — сказал она в ответ, — из-за этой истории с Бланцетти я и решила рассказать тебе про Йохана — так, мало ли что…

— И правильно сделала, — похвалил я ее, — он тебя видел?

Татьяна троекратно ответила «нет», но, на всякий случай, я ей не поверил. Народ настойчиво тянулся на Оркус: Шлаффер, Абметов, мы с Татьяной, а теперь еще и Йохан, которого вообще непонятно куда приткнуть. Собирается целая научная конференция, но не по планетарной археологии, а по фаонским гомоидам, и не на Земле, а на Оркусе. Не удивлюсь, если и Лесли Джонс бродит где-то рядом. Что же касается нападения на Бланцетти, я все больше и больше склонялся к мысли, что истинной целью преступника было вовсе не похищение чего-либо. Никаких ценностей я с собою не прихватил. Единственным, что могло бы заинтересовать преступников, была трехкрылая пирамидка, но приобрел я ее только этим утром. Скорее всего, нападавший хотел не украсть, а, наоборот, установить какое-либо устройство — подслушивающее или подсматривающее. Но кого, кроме меня, он собирался подслушивать? Сам с собою я пока еще на служебные темы не разговариваю, с Татьяной — тоже. Остается Абметов. Подслушать нас, когда мы находимся где-нибудь в общественном месте — пара пустяков. Поэтому Абметов не стал говорить в ресторане о делах. Следовательно, он подозревает, что за нами могут следить. Автоматически снимается подозрение с самого Абметова, но только если все вышесказанное — верно.

Поразмыслив таким образом, я позвонил Бруцу и велел ему, как только появятся реальные подозреваемые, не предпринимать никаких дальнейших шагов, не поставив меня в известность. Так ему и сказал: сначала сообщить мне, а уже потом — управляющему и всем остальным, включая подозреваемых. Бруц обещал все исполнить точь-в-точь.

Снова звонок в дверь.

— Ну кто на этот раз, — проворчала Татьяна и пошла открывать. Кого-кого, а Абметова мы никак не ожидали. Он был здорово смущен и прямо с порога залепетал:

— Я пришел просить прощения. Феодор, вы знаете, я вынужден был сказать Бруцу, что вы выходили тогда, за завтраком. Пожалуйста, не поймите меня превратно, но у меня не было другого выхода — рано или поздно он все равно бы узнал… Вы не сердитесь?

— Да ладно, дело житейское, на вашем месте я поступил бы так же. Ничего страшного, правда, Татьяна?

— Правда что? Что ты поступил бы так же? Это, безусловно, правда, — согласилась Татьяна, но не с тем, о чем я ее спрашивал.

Абметов все еще стоял на пороге, сконфуженно переминаясь с ноги на ногу. Не было другого выхода, как в очередной раз принять извинения и предложить ему сесть. Он так и сделал. Я подумал, что теперь, после того как он прощен, по всем правилам бытовой психологии, он должен проявить живейшее участие в моей судьбе и, заодно предложить свою помощь. Так оно и произошло:

— Я думаю, Бруц вам порядком надоел. Невыносимый тип — абсолютно невыносимый. Я ваш должник, поэтому располагайте мной как вам заблагорассудится, — любезно предложил он, — кстати, я живу в четыреста тринадцатом номере, так что дьявольское число нас больше не связывает…