и, естественно, нихрена не получается. Уже весь взмок, немного озверел, а этой гребанной сфере еще очень далеко до состояния тумана.

— А ты чем это таким интересным тут занимаешься? — нарушил мое сосредоточенное пыхтение над водной стихией Юсупов.

— Зверею, — честно ответил я, рукой смахивая злосчастную сферу в лужу под ногами. — А ты?

— Вообще планировал побегать, — ответил Юсупов, задумчиво почесав затылок.

— Хочешь спросить — спрашивай, — разрешил я, видя, как на лице княжича борются любопытство и воспитание.

Княжич еще немного потерзался сомнениями, но потом все же не выдержал:

— Говорят, ты отжал бойцовский клуб, — произнес он, внимательно смотря на меня.

— Ну, «отжал» — сильно сказано. Бывший его владелец… Или точнее управленец, решил, что самый умный и может поставить меня на счетчик. А я буду, как цирковая собачка, прыгать в клетке по его щелчку. Как ты понимаешь, он сильно ошибся.

Юсупов хмыкнул:

— Да уж, не такого результата я ждал, приглашая тебя туда. Что теперь будет с клубом?

— Останется на месте, — пожал я плечами. — Только немного изменятся условия участия. Люди на такие бои должны идти добровольно, а не от отчаяния.

— Отчаяние придает ярких красок боям, — покачал головой Алмаз. — Ты можешь потерять часть аудитории.

— Может быть, — не стал спорить я. — Но зрители хотят красивое шоу. Им без разницы, дерутся бойцы потому, что к виску их ребенка приставили пистолет, или потому что многомилионный призовой фонд может помочь вылезти из долговой ямы. В первом случае бойцом движет слепое отчаяние. А во втором — это добровольное решение.

Княжич задумался.

— Возможно, ты и прав, — наконец, произнес он. — В любом случае, это будет более честный бой. И у таких вещей есть своя аудитория, ностальгирующая по эпохе щита и меча, — а потом он резко сменил тему: — Так чем ты тут, говоришь, занимаешься?

— Пытаюсь создать туманную сферу, — кисло ответил я.

— Зачем? — округлил глаза Алмаз. — Ты с тем же успехом мог бы кувалдой забивать выкрутившиеся болты в очках у Лобачевского. Кто тебе вообще эту технику показывал?

— Разумовский.

Юсупов хохотнул:

— Ну, все понятно. Дмитрий Евгеньевич наверняка считает, что для дрессировки щенка волкодава, его нужно сначала хорошенько вымотать. Но в твоем случае так не получится. У тебя изначально неплохой резерв и очень большой потенциал. Ты просто физически не способен к ювелирной работе, пока не научишься манипулировать даром в должной степени, на самом высоком уровне. Снести кусок стены — это пожалуйста. Оборвать листик у ромашки — ни при каких условиях.

— Но у меня все-таки однажды получилось создать туман, — нахмурился я. — Но это было какое-то интуитивное действие.

— Почему нет? — пожал плечами Юсупов. — Весь полигон, небось, накрыло?

— Ну, почти… — ответил я, вспоминая перестрелку.

— Туман — одна из самых сложных базовых техник и в малом объеме она вообще бесполезна. Так, понты, — с этими словами Юсупов показал на ладони туманную сферу.

В отличие от Разумовского, у Тугарина шар был с нечеткими, местами рваными краями.

— Эта техника изначально была разработана для сверхсильных магов как раз твоего разряда, чтобы они могли прощупывать большие территории на наличие вражьих отрядов. Но с развитием техники типа тепловизоров или камер ночного видения это стало неактуально. Тем более что маги первого разряда встречаются чуть чаще, чем дед мороз.

Алмаз сжал кулак, и туман развеялся, просочившись призрачными щупальцами меж пальцев парня.

— Теория понятна, господин учитель, — усмехнулся я. — А как быть с практикой-то?

— Ну, ты перестань разрубать одну капельку на кусочки, а материализуй сразу много маленьких, — пожал плечами княжич.

— Типа так просто? — хмыкнул я.

— Один раз сделал — сделаешь второй, — резонно заметил Юсупов.

— Логично… — вздохнул я.

На этом мы разошлись: Алмаз бегать, а я — пыжиться над техникой. Часы показывали уже двенадцатый час, но я был упрям, и все пытался вспомнить, как же у меня так получилось создать туман в прошлый раз.

Прикрыл глаза, представляя полигон. Огромное пространство, слабое освещение, почти что футбольный газон под ногами и беговая дорожка по краю. Если магия в голове, то вода — она же повсюду?

Повсюду…

Костяшки пальцев опять раздражающе закололо, и я сжал кулаки. А в следующее мгновение тишину полигона нарушил злой вопль Тугарина:

— Мирный, мать твою, ну-ка выруби нахрен! Я себе чуть ноги не сломал!

Я распахнул глаза и ничего не увидел. Вокруг стоял тяжелый, тягучий, чуть желтоватый от фонарей туман. И совершенно неаристократические матюги Тугарина Змея.

Императорский Московский Университет, Николай Распутин

Род Распутиных идет от одного очень ловкого и ушлого малого, получившего титул сначала боярский, а потом и княжеский за дела мутные-мутные. Шли века, поколения, но талант мутить воду и интриговать так, что комар носа не подточит, передавался с кровью, впитывался с молоком матери и был буквально тайной техникой рода.

И юный княжич полагал, что овладел этим даром в полной мере. Отправляясь в университет, юноша получил наказ от отца — максимально обострить личностные конфликты между будущими членами фракций. Ведь нет человека более управляемого, чем человек в гневе. И нет гнева более ослепляющего, чем гнев личный.

Не все, конечно, шло гладко у младшего Распутина. С порога университета вляпаться в дуэль — это надо было постараться. Еще и проиграл на дуэли! Хорошо хоть всем известно, что физическая сила — не конек их рода, и эту дуэль не так чтобы мусолили в малом свете. Да и вторая схватка — Долгорукова с плебеем, затмила успех этого никому не известного боярича Новикова. Так что мало кто уже помнит об участии Распутина в том непотребстве.

С другой стороны, игра стоила свеч. Нарышкина была невероятно ценным ресурсом, которым можно было нервировать Меншикова. Максим казался Распутину легко управляемым человеком. Да и в целом Меншиков-младший был незлобным, неглупым, неагрессивным и неплохо образованным, что может и делало из него приятного аристократа, но никак не подходило на роль главы Свободной фракции.

С таким лидером и фракция быстро кончится. Особенно, если он все-таки женится на Нарышкиной.

То ли дело Долгоруков — абсолютно самовлюбленный, крайне избалованный идиот. Такого тыкать зубочисткой было одно сплошное удовольствие — заводился Денис с полуоборота и остановить его дурь не могли ни устав университета, ни законы Русской Империи, ни даже родной отец.

Просто прелесть, а не соратник.

Но, несмотря на то, что первый подход к снаряду с разборками из-за дам-с у Распутина не вышел, Николай был настроен оптимистично. Тем более что в классической расстановке сил появилась прекрасная лишняя фигура. К тому же еще и не обремененная титулами и защитниками, с абсолютно никакими знаниями о высшем свете, и