об этой сокровищнице, то почему его до сих пор не обокрали? Жив вообще почему? А государство? Откуда у него всё это? Там ведь миллионы рублей, а если продать за границу, то миллионы и миллионы долларов.

— Значит, оказывает услуги и этим, и тем — вот и неприкасаем. Марк Янович, а можно ваш заветный ножичек на секунду, доску подковырнуть?

Поддели вдвоём, убрали доски.

— Ёперный театр. Ну ни фига себе тайничок. Марк Янович, позовите Петра Фёдоровича на минутку — вопрос есть.

— Охренеть. СВД с прицелом ПСО-1. У нас была в части такая, на 650 метров по ростовой фигуре попаду, — присвистнул появившийся майор.

— А про это что скажешь? — Пётр достал два пистолета. Огромные.

— История! «Парабеллум» Р.17, с барабанным магазином на 32 патрона. Ещё штурмовым называли. Второй не знаю… Ага — вот надпись. «Глизенти» 9-мм. Итальянский. Не встречал, но по виду — вещь убойная.

— Будем забирать? — как винтовку-то тащить?

— Обязательно. Раз нашли, значит, наше.

— Будем думать, винтовка вещь немаленькая, в карман не положишь. Есть новости от нашего молдавского друга?

— По схронам немного. На антресолях чемодан с иконами и библиями, и в шкафу под простынями папка с облигациями. Зато сейчас колется про участие в Armata Neagră. Это «Чёрная армия», бандеровцы молдавские. Их в начале пятидесятых почти всех выловили, часть расстреляли. Часть сидит, некоторые под амнистию попали. Клянётся выдать троих, которых не нашли, если живым оставим. Конечно, пообещали. Гоям и гайдзинам можно обещать всё и не выполнять ничего.

— Да ты подкован, Пётр Фёдорович!

— Чем ещё в тюрьме заниматься? Книжки читал.

Золота было немного. Шкатулка и то, что не влезло, в мешочке рядом. Полкило в мешочке, в основном кольца и прочая женская ювелирка, всё из обычного магазина. А вот шкатулочка примечательная! Хотя бы потому, что при своих немаленьких размерах, 30*40*25, была искусно вырезана из малахита. Красиво! Червлёным серебром окантовка, и ручка из него же. Антикварная, дорогая вещь. Открыл. Вот здесь другие драгоценности, явно старинные. Некрасивые по сравнению с современными украшениями, но зато прямо ощущается время, история.

— Марк Янович, это по вашей части, посмотрите, нет ли чего интересного.

Стоявший с закрытыми глазами Макаревич встрепенулся и принял малахитовое чудо, поставил на стол. Пётр же на всякий случай снова сунул руки под доски. Ничего. Уже хотел ставить их на место, но что-то удержало. Интуиция? Ну, может. Лёг на пол и пошарил на всю длину руки — пальцы шоркнули по бумаге. Ещё дальше попробовал руку сунуть. Нет, не достать. Пришлось идти в ванную, там видел щипцы для белья. Опять лёг и попытался ими ухватить — с третьего раза получилось. Это была папка, да не простая. Нет, не золотая. Даже не серебряная. Бумажная, вернее, картонная. Только на ней не «Дело» было написано, а красовался на сером фоне чёрный немецкий орёл, держащий в когтях свастику.

Штелле развязал тесёмочку. Документы на немецком, фотографии. Нет, тут нужен словарь, а лучше — переводчик. Потом. Будет время. Снова лёг и опять пошарил, теперь уже щипцами — в углу они за что-то зацепились. Попробовал вытащить, но нет, срываются. Вот ведь незадача! Снова прогулялся в ванную. Ничего подходящего. Пришлось, превозмогая приступы тошноты, осмотреть кухню. Покойный пузыри пускать перестал, но запах свежей крови и блевотины, уже своей. Ужас. И ничего, чем бы можно подцепить находку. Поискал в прихожей, нашёл лыжную палку. Одну. Снова к отверстию в полу — палка в щель не лезла, длинная. Пришлось загнуть её во что-то, напоминающее кочергу. Попытка удалась — зацепилась какая-то тяжесть. Еле доволок. Оказалось — мешок, на четверть чем-то набитый. На помощь опять пришлось звать Макаревича. Достали, развязали.

Точно не зря мучился! Мешок был набит монетами. Золото, серебро, попадалась и медь, но мало. Австро-Венгрия, Пруссия, Бавария, Франция. Монеты старинные, век XVII–XVIII. Килограмм шестьдесят. Сколько же это стоит? Там одного золота больше пятнадцати кило! Пётр зачерпнул горсть, любовался тусклым свечением, когда его тронул за плечо Макаревич.

— Пётр Миронович, это… Это… — и воздух ртом хватает, как рыба, вытащенная из воды.

Штелле посмотрел. Небольшое витое колечко, невзрачный камень, и на нём накарябано что-то по-еврейски.

— Ваша национальная реликвия? — вернул кольцо Марку Яновичу.

— Реликвия! — чуть не вопит, — Национальная! Ну да, национальная, — потом сел на диван и засмеялся каким-то булькающим смехом, — Национальная.

— Да, говорите уж, что такое, — заинтересовался Пётр, даже от монет оторвался.

— Это перстень княгини Елизаветы Воронцовой, который она подарила в Одессе Пушкину. Потом перстень-талисман Пушкина, которое поэт воспел в нескольких своих стихотворениях. Позже принадлежало Жуковскому, Тургеневу и Полине Виардо. Украдено в 1917 году, сохранились только отпечатки камня на воске и сургуче, — и взгляд горит, и усталости и побитости как не бывало.

Вообще, досталось директору колхоза. Под правым глазом фингал, ещё синяк — на правой же скуле. Левша, что ли, бил? Ухо, на этот раз левое, распухло. И нижняя губа порвана, со следами запёкшейся крови.

— Может, подделка? Уж больно невероятно.

— Конечно, нужно проверить. Кража произошла из кабинета директора Пушкинского музея, помещавшегося в здании Александровского лицея. Укравший перстень «лицейский дядька» сбыл его какому-то старьёвщику. Пётр Миронович, если оно подлинное, нужно вернуть его Пушкинскому музею.

— Хм-м, наверное, нужно. Только вот светиться не стоит. И так мы к себе лишку внимания привлекаем. Как-нибудь инкогнито надо. Стоп! Даже знаю как. Нужно поменять у вашего визави, коллекционера Белякова, на картину и оговорить, что он сдаст реликвию государству. Ему известность, почёт, и, чем чёрт не шутит, орден, а нам — ещё один Поленов или Айвазовский. Как думаете, Марк Янович?

— Думаю, что вы самый еврейский еврей. А план сработает, насколько я понял характер Белякова.

— Вот и замечательно. Есть у него ещё Поленов?

— Не специалист, но уверен на двести процентов, что даже если и нет, то найдёт, — усмехнулся Макаревич, бережно поглаживая кольцо. Прямо — «моя прелесть».

Кухню Пётр оставил на потом. Вышел в прихожую, открыл дверцы антресолей. Обычный хлам, газеты старые, валенки. Молоток чуть на голову не свалился. Вот чемодан. Замки заперты. Нужно открыть? Или ладно, один леший, не специалист по предметам культа. Пусть и остаётся запертым — не раскроется в неподходящий момент.

Осталась папка с облигациями. Пётр церемониться не стал, взял и вывалил всё с полок в шкафу на пол. Папка была на второй снизу полке. Толстенькая. Развязал тесёмочки — внутри ещё папка. Прямо как в сказке о Кощее Бессмертном. Вынул тонкую папку, под ней оказались хрущёвские цветные бумажки — много, и разных годов. Мусор? Хотел ведь