Стало заметно светлеть. Это зажглись лампочки в окнах, отодвинулись занавески, и я лишний раз порадовалась, что хозяева моей квартиры – поволжские немцы – уехали на свою историческую родину. Квартплату я им аккуратно перечисляю в фатерлянд. Зачем она им только нужна – ума не приложу, для порядка, наверное. Но расстояния делают невозможным жалобу моих соседей на меня моим хозяевам, хотя, честно говоря, это утешение слабое. Лучше бы не иметь таких причин для жалоб. Са-ма бы с удовольствием пожаловалась, да не знаю куда.

Два парня передрались, как я понимаю, фактически из-за меня, хотя я тут ни при чем, ни сном ни духом… А Маринку все-таки надо предупредить, чтобы у своих поклонников спрашивала справку из психдиспансера.

Я продолжала стоять на месте и тупо смотреть, как Крючков, кряхтя, вставал на ноги. Сделал он это в несколько этапов: сначала встал на колени, потом выпрямился и ладонями помассировал себе поясницу. После этого, опираясь на грязный асфальт левой рукой, приподнялся, пошатываясь, отплевываясь и откашливаясь. Откашливался Крючков долго, но потом, по всей вероятности, вспомнил, что он джентльмен.

– С вами все в порядке, Ольга Юрьевна? Вы почему молчите? – тихо произнес он.

Я молчала. И дело вовсе не в том, что я мысленно определяла, все ли у меня в порядке или не все. В этой дурацкой драке я оказалась единственным незадействованным лицом, и поэтому досталось мне меньше всех. Виктор и тот получил от Маринки по башке за свое рыцарское поведение. Я же в буквальном смысле отделалась всего лишь легким испугом.

Молчала же я по той простой причине, что боялась говорить. После того, что произошло, мне ничего не оставалось, как выразить свою искреннюю благодарность Крючкову и пригласить его домой для приведения в порядок его потрепанной внешности. А делать этого мне ой как не хотелось.

Крючков подошел ко мне ближе.

– Вы почему молчите? Этот негодяй все-таки сумел вас обидеть? – настойчиво повторил он.

Я, сбросив с себя все эмоции, покачала головой и тихо ответила:

– Нет, – и, чтобы не показаться неблагодарной, попыталась пробудить в себе сочувствие. – Вам очень больно? – лицемерно поинтересовалась я у него.

– Ерунда, – со вздохом ответил Крючков и, достав из кармана пиджака мятую пачку сигарет, попытался найти в ней хоть одну целую.

Самое удивительное, что я почему-то не испытывала к моему защитнику благодарности – более того, он продолжал меня раздражать и сейчас. Но особенно, конечно, меня нервировала мысль, что придется вести его к себе домой… И Маринка с Виктором куда-то запропастились.

Крючков выбрал наконец сигарету, которую можно было курить, чиркнул спичкой, и ее пламя осветило его лицо.

Я вздохнула и решилась окончательно.

– Знаете что? Давайте зайдем ко мне, у вас все пластыри сорвались. И, кажется, царапин стало еще больше, – сказала я, вздохнула и закончила тише: – И костюм нужно почистить…

– Да, имидж немножко пострадал, – ответил Крючков и рассмеялся.

После этого он подошел ко мне еще ближе и попал на освещенное окном с первого этажа место.

Лучше бы я не смотрела на его лицо! Все оно было в ссадинах и царапинах.

Послышались приближающиеся шаги и голос Маринки. Почти сразу же стали видны и они с Виктором, выходящие из темноты. Кирилла с ними не было. И то слава богу!

– Я ничего не понимаю! Я ничего не понимаю! – восклицала Маринка. – Виктор, прекрати, наконец, молчать! Скажи мне, почему он убежал, сволочь?! Почему он убежал, ведь он слышал, что я его зову? Я ничего не понимаю! Я ничего не понимаю!

Судя по всему, Маринка была на грани затяжных рыданий, и нужно было срочно что-то предпринять.

– Виктор, – громко позвала я, – посмотри, что здесь есть!

Виктор шага не ускорил, потому что на его руке висела ничего не понимающая и от этого скорбящая Маринка, но мои слова возымели свое действие. Маринка увидела меня и словно только теперь вспомнила о моем существовании.

– Оля! Что ты сказала Кириллу?! – воскликнула она. – Он даже не захотел меня слушать! Что ты ему сказала?!

Вызвав огонь на себя, я отвлекла Маринку от желания разрыдаться.

Я подошла к палисаднику, к тому месту, куда я откинула пистолет, и нагнулась над заборчиком.

– Виктор, подай, пожалуйста, пакет, – сказала я, оборачиваясь.

– Нет, ты что ему такого сказала? – Маринка подошла ко мне с горящими глазами. – Не молчи, Оля! Не молчи, пожалуйста!

Виктор подобрал с земли брошенный Маринкой пакет и приблизился ко мне. По пути он положил в пакет выпавшие от Маринкиных резких движений по его голове батон колбасы и банку с сайрой.

Я показала ему на пистолет. Виктор оглянулся на мой дом, ставший сейчас подобием театрального партера и балконов, нагнулся над пистолетом, накрыл его пакетом и незаметно для зрителей положил пистолет в пакет.

– Что здесь происходит, черт подери, Оля! Ты ответишь мне или нет?! – крикнула Маринка, видя, что ее стремления к истине самым хамским образом игнорируются.

– Пошли домой, – тихо сказала я ей, – там и поговорим. А то здесь все соседи уже с нас глаз не спускают.

С этими словами теперь уже я взяла Виктора под руку, чтобы Маринка не успела его перехватить, и повела к подъезду.

Оглянувшись, я позвала:

– Пойдемте, Крючков. Марина, не будем устраивать спектакль.

– А мне плевать на всех! – крикнула Маринка. – Я хочу знать…

Но я уже вошла вместе с Виктором в подъезд, Крючков шагнул за нами следом, поэтому Маринка, враз лишившись партнеров по мизансцене, почувствовала себя неуютно.

– Оля, подожди меня! – громко сказала она и поспешила за нами.

Мы поднялись по лестнице в молчании. На каждом этаже, когда мы их проходили, хоть одна дверь да приоткрывалась нам вслед. Но все прошло прилично: соседи не кричали и не ругались. Да и то верно: часто ли можно из своего собственного окна увидеть подобное кино!

Наконец-то я добралась до квартиры. Отперла и распахнула входную дверь и, не оглядываясь, сделала приглашающий жест обеими руками.

– Милости просим, господа, – провозгласила я и, не удержавшись, бросила взгляд на себя в зеркало, висящее в коридоре.

Да, мне пришлось пережить редчайшее в своей жизни испытание: я не понравилась себе в нем! А я-то, дурочка, надеялась, что никогда не доживу до такого ужаса!

Из кухни в коридор с радостным поскуливанием выскочил Мандарин.

– Это ваша собака? – с каким-то да-же потрясением в голосе произнес за моей спиной Крючков, сделав ударение на слове «ваша».

Я вздохнула и оглянулась на него, забыв, что смотреть-то и нельзя, чтобы не пугаться.