– Я понимаю. Да-да.

– А мне действительно очень хочется познакомиться с тобой, – добавила она.

– Я должна бежать, – ответила я и бросила трубку. Не знала, смеяться мне или плакать, так что в результате совместила оба эти занятия.

– Это за пределами добра и зла, – сказала я Саманте по сотовому телефону, по пути на работу.

– Ты просто не поверишь, что могут быть такие выродки, – сказала я Энди за ленчем.

– Не суди, – предупредил меня Брюс, прежде чем я успела произнести хоть слово.

– Она... э... она общительная. Очень уж общительная. Делится всем.

– Это хорошо. – Брюс покивал. – Тебе бы поучиться этому у нее, Кэнни.

– Что? Мне?

– Ты скрываешь свои истинные чувства. Все держишь в себе.

– Знаешь, ты прав, – согласилась я. – Давай найдем какого-нибудь незнакомца, чтобы я смогла рассказать ему о том, как меня лапал учитель музыки.

– Что?

– Ее растлили, – пояснила я. – И она рассказала мне об этом в мельчайших подробностях.

Тут даже мистер Любить Всех, похоже, поперхнулся.

– Ну и ну.

– Да-да. Как и о том, что ее мать умерла от рака груди, а мачеха убедила отца не оплачивать ее обучение в колледже.

Брюс с сомнением смотрел на меня.

– Она все это тебе рассказала?

– А ты думаешь, что я съездила домой и прочитала ее дневник? Разумеется, она мне все это рассказала! – Я сделала паузу, чтобы взять с его тарелки немного жареной картошки. Мы сидели в ресторане «Тик-Так», славящемся на весь Нью-Йорк огромными порциями и толстомясыми официантками. Жареную картошку я себе там никогда не заказывала, зато убеждала заказать Брюса и таскала с его тарелки. – Судя по этому разговору, у нее сильно съехала крыша.

– Может, ты поставила ее в неловкое положение?

– Но я практически ничего не говорила! Она никогда со мной не встречалась. И именно она мне позвонила, так что как я могла поставить ее в неловкое положение?

Брюс пожал плечами.

– Ты это умеешь, знаешь ли.

А когда я нахмурилась, потянулся к моей руке.

– Не сердись. Это всего лишь... констатация факта. Есть у тебя такая особенность.

– Кто это говорит?

– Ну, мои друзья.

– Должно быть, причина в моих словах о том, что они должны найти работу.

– Видишь, в этом ты вся.

– Дорогой, они же лодыри. Прими сей факт. Это правда.

– Они не лодыри, Кэнни. У них есть работа, ты знаешь.

– Да перестань. Как Эрик Сильверберг зарабатывает на жизнь?

Эрик, как мы оба знали, вроде бы что-то делал на каком-то интернетовском сайте, но в основном продавал пиратские копии альбомов Спрингстина, встречался с девицами, которых находил через онлайновые службы знакомств, в картотеках которых состоял, да приторговывал наркотиками.

– У Джорджа настоящая работа.

– Джордж проводит каждый уик-энд в бригаде хранителей традиций Гражданской войны. У Джорджа есть собственный мушкет.

– Ты уходишь от темы. – Я видела, что Брюс старается злиться, но его рот уже расплывается в улыбке.

– Я знаю, – ответила я. – Просто очень уж легко подколоть человека, у которого есть собственный мушкет. Я поднялась, обогнула стол, села рядом с Брюсом, прижалась бедром к его ноге, положила голову на плечо.

– Ты знаешь, я ставлю людей в неловкое положение, потому что я завистливая. Хотела бы я вот так жить. Никаких тебе ссуд на обучение в колледже, никаких проблем с оплатой квартиры, хорошие, милые, женатые, гетеросексуальные родители, которые отдают любимому отпрыску практически новую мебель всякий раз, когда меняют свою, да к тому же покупают автомобиль на Хануку.

Я замолчала. Брюс смотрел на меня в упор. Я поняла, что дала характеристику не только большинству его друзей, но и ему самому.

– Извини, – мягко продолжила я. – Просто иногда кажется, что другим все достается легче, чем мне, а когда ситуация вроде бы выправляется... случается вот такое.

– А ты не думала, что такое случается с тобой, потому что ты достаточно сильная, чтобы выдержать такие удары? – спросил Брюс. Схватил меня за руку, положил себе на бедро, двинул вверх. – Ты такая сильная, Кэнни, – прошептал он.

– Я просто... Я хочу...

И тут он меня поцеловал. Я почувствовала кетчуп и соль на его губах. Его язык нырнул мне в рот, я закрыла глаза и позволила себе обо всем забыть.

Уик-энд я провела в квартире Брюса. И все в тот раз (что случалось нечасто) мы делали правильно: хороший секс, в субботу – ленч и обед в ресторанах по соседству, в воскресенье – только ленч, во второй половине дня – неторопливое чтение воскресного выпуска «Тайме». И домой я уехала до того, как мы начали цепляться друг к другу. О моей матери мы, конечно, говорили, но в основном я пыталась раствориться в Брюсе. И он дал мне свою любимую байковую рубашку, чтобы я носила ее дома. Она пахла как он, как мы, как травка и секс, его кожа и мой шампунь. В груди рубашка мне жала, как и все вещи Брюса, рукава доставали до кончиков пальцев. В этой рубашке я чувствовала себя очень уютно, словно Брюс крепко прижимал меня к себе, держа за руки.

«Будь храброй», – думала я, улегшись в постель в рубашке Брюса. Я подтянула к себе Нифкина, чтобы он лизнул меня в щеку, после чего позвонила домой.

К счастью, трубку взяла мать.

– Кэнни! – В ее голосе слышалось облегчение. – Где ты была? Я звонила и звонила...

– Я была у Брюса, – ответила я. – Мы ходили в театр. – Тут я солгала. Брюс не любил ходить в театр. Не мог сосредоточиться на происходящем на сцене.

– Понятно. Знаешь, я хочу извиниться за то, что эта новость обрушилась на тебя как снег на голову. Полагаю, мне следовало... наверное, мне следовало подождать и, может, объясниться с тобой лично...

– Уж во всяком случае, не на работе. Она рассмеялась.

– Ты права. Я прошу прощения.

– Да ладно.

– Тогда... – Я чувствовала, что мать лихорадочно выбирает наиболее удачное продолжение из полдюжины вариантов. – У тебя есть вопросы? – наконец спросила она.

Я глубоко вздохнула.

– Ты счастлива?

– У меня такое ощущение, будто я вернулась в среднюю школу, – радостно ответила моя мать. – У меня такое ощущение... я просто не могу найти слов.

«Пожалуйста, не ищи», – подумала я.

– Таня – потрясающая женщина Ты увидишь.

– И сколько ей лет?

– Тридцать шесть, – ответила моя пятидесятишестилетняя мать.

– Молодая женщина, – обронила я.