Глеб продолжал молча курить, аккуратно стряхивая пепел в докторское блюдечко.

— Я так полагаю, ваша история связана с войной, женщиной-врачом и, видимо, каким-то старым предательством?

Ларин непроизвольно вздрогнул.

Ясновидящая она, что ли?

Только этого еще не хватало…

— Да не дергайтесь вы так, Глеб… Я же все-таки ранами вашими занимаюсь. Только сами себе больно сделаете…

Ларин решительно сжал зубы, боясь закричать.

— Просто вы, Полина Игоревна, мне не только эти раны беспокоите…

— А-а-а… Она что, погибла по вашей вине?

Ларин опять вздрогнул.

— Да нет. Вроде нет. Да что я чушь какую-то несу! Разумеется, нет, не погибла…

Полина Игоревна снова внимательно посмотрела на него поверх очков. Их взгляды встретились, и он не выдержал, отвел глаза первым.

Врачиха вздохнула:

— Значит, любовь. Послушайте, Глеб, не пугайте меня: она что, была на меня похожа? Я же вам в матери гожусь!

Глеб усмехнулся:

— Ну, в матери вряд ли… Скорее уж, в старшие сестры, я просто молодо выгляжу, конституция такая. Отец в шестьдесят три умер, так у него на похоронах один из сослуживцев выдал: «Как рано от нас уходят сорокалетние…»

Врачиха покачала головой:

— И все равно, Глеб, в старших сестер если и влюбляются, то исключительно в препубертатном периоде. Мне кажется, вы из него уже давно вышли. Да и склад личности у вас далеко не инфантильный… Хотя… Скажите честно, Глеб, когда вы в последний раз мастурбировали?

Ларин тихо, одними губами, засмеялся:

— Подкалываете, Полина Игоревна? А напрасно. Я знавал много мужчин, которые занимались этим делом и во вполне зрелом возрасте. В горячих точках. Там серьезная нехватка женского пола, знаете ли. А педерастия в этих местах — явление не только не почетное, но и довольно жестко наказуемое. Вплоть до расстрела на месте, ежели под горячую руку… Не шоу-бизнес. Но вы правы, у меня действительно как-то не сложилось. Видимо, воображение недостаточно развито…

— Дело не в воображении. Просто вы не инфантильны. И все тут. Ну, давайте, рассказывайте, кого я вам напомнила? И приготовьтесь потерпеть, я вам сейчас ранку чистить начну…

Глеб осторожно потушил сигарету.

— Ее сменщицу. Они меня вместе выхаживали. И, по-моему, дружили, несмотря на разницу в возрасте: Ольге тогда двадцать два исполнилось… только из института, по распределению… Вместе справляли… шампанское… ой-о-о-о…..

От неожиданной боли в запястье он даже взвыл, почему-то по-детски рассчитывая на облегчение, но боль не уходила, не пряталась, оставалась, безжалостно заполняя…

— Терпите-терпите, так надо, а то нагноение начнется… И рассказывайте, рассказывайте…

…Потом они долго пили жидкий чай из ее небогатых запасов, болтали о пустяках: о надоедливых пациентах, об его обещании обязательно жениться на известной на всю страну матершиннице Скворцовой («А я-то гляжу, Лена в телевизоре последнее время сияет, как новобрачная, раньше такая строгая все время была, а теперь…»), о капризной весенней погоде («Вот увидите, Глеб, завтра опять будет тепло и солнечно»), о надвигающемся сезоне… И он твердо решил, что завтра обязательно купит Полине Игоревне отборного чая и огромную коробку хороших отечественных конфет, которые она наверняка любит и, тоже наверняка, не может себе позволить на скудную докторскую зарплату.

Когда он уже было совсем попрощался и твердо собрался уходить, его неожиданно остановил ставший внезапно строгим голос Полины Игоревны:

— И вот еще что, Глеб. Запомните: вы никого не предавали. Вернее, предали, конечно, но, — врач помахала пухлой ладошкой, как бы отгоняя что-то совершенно незначимое, — но из таких предательств состоит вся наша жизнь. Вполне такая нормальная, человеческая цепочка предательств. Это как в детстве — пообещали приятелю пойти погулять, а сами не пошли. Если из-за этого заниматься самоедством, то можно когда-нибудь ненароком совершить уже настоящее предательство…

Глеб остановился и вымученно улыбнулся:

— А что может быть страшнее предательства любви, Полина Игоревна?

Она неожиданно с силой стукнула ладошкой по столу:

— Прекратите, Глеб! Никакого предательства любви у вас не было. Поверьте старому врачу: любовь не может быть не взаимной. Это либо выдумка бездарных писателей, либо извращение, либо слепота одного из любящих. Любовь — это не то, что живет в каждом человеке по отдельности, как живут голод, страх, похоть, наконец, а связь между двоими, линия сопряжения. Она в одиночку невозможна. Просто не сойдется, как баланс у плохого бухгалтера. У нас в санатории как раз один такой работает… Предательство любви — это… это… это прежде всего предательство своей любви, своего чувства. Предательство любви — это предательство Онегина, не разглядевшего свою настоящую любовь. Я вот тут поговорила с вами всего часа три, и то поняла, что единственная женщина, которую вы когда-либо любили, — это Лена Скворцова. Вы ее по-настоящему любите, Ларин, и скорее всего, уже очень давно. С того самого момента, как она пришла практиканткой в вашу съемочную группу. Все остальное — от лукавого. Это может быть что угодно: флирт, страсть, банальное половое влечение, но — не любовь. Уж поверьте, это-то я очень хорошо понимаю…

Глеб снова вымученно улыбнулся:

— Откуда? Откуда у вас такая уверенность, Полина Игоревна? Неужели этому тоже учат в медицинских институтах? Если так, выходит, я получил неправильное образование…

Она неожиданно медленно сняла очки и стала тщательно протирать линзы небольшой зеленого цвета бархатной тряпочкой. Потом снова надела, пожала плечами и только после этого подняла на Ларина взгляд своих безумно усталых и все-все-все на свете понимающих глаз:

— Я профессиональный психотерапевт, Глеб. Кандидат наук. Просто настоящий врач должен уметь делать все, а работу по моей специальности в этом городишке найти практически невозможно. Хорошо еще, что у мужа нашелся бывший подчиненный, прекрасный человек, который помог мне устроиться в этот элитный санаторий. Здесь и зарплата получше, и лекарства для мужа можно подобрать…

Глеб снова полез в карман за сигаретами, увидел, что в пачке осталась всего одна, и засунул ее обратно в карман.

— Скажите, Полина Игоревна, у знакомого вашего мужа фамилия, случайно, не Князев?

Докторша близоруко и, как показалось Ларину, растерянно улыбнулась:

— Нет. Дима его начальник. А его зовут Корн, Андрей Корн. Муж командовал в Первую чеченскую батальоном спецназа, получил там ранение, и его отправили сюда. Дали синекуру: возглавляет военную турбазу. Зарплата, конечно, копеечная, но у него со здоровьем беда, а тут прекрасный климат, пенсия по ранению и к тому же служебная квартира. Своей-то мы, по гарнизонам скитаясь, так и не нажили… Андрюша обещал помочь приватизировать… Он, Андрей… капитан Корн, был одним из лучших его офицеров. Командовал взводом глубинной разведки. Вы представляете, что такое взвод глубинной разведки спецназа ГРУ, Глеб?