Улыбаясь, Кали берется за ручку.

– Думаю, проще будет искать эту девицу Селин и сенегальского бармена, о его брате забудь. Много ли там барменов из Сенегала? А найдешь бармена, спроси, есть ли у него брат в Рочестере.

– Рош Эстере, – поправляю я. – Так он его называл.

– Это понятно. Так звучит куда солиднее. Вот, – она подает мне бумажку. Je voudrais parler à Céline ou au barman qui vient du Senegal, s’il vous plait[37]. Она написала и на французском, и транскрипцию, как это произносится. – Это как спросить их по-французски. Если тебе нужна помощь с этими звонками, дай знать. Друг может помочь.

Je voudrais parler à Céline ou au barman qui vient du Senegal, s’il vous plait. За следующую неделю я произнесла эту фразу так много раз – сначала репетировала, потом по телефону, и каждый разговор угнетал меня все больше и больше – так что не сомневаюсь, что теперь говорю ее и во сне. Я позвонила двадцать три раза. Je voudrais parler à Céline ou au barman qui vient du Senegal, s’il vous plait… Я говорю это, и происходит одно из трех: первое – вешают трубку. Второе – отвечают на разные лады non[38] и вешают трубку. Эти однозначные «нет» я вычеркиваю из списка. И третий вариант – начинают лепетать по-французски очень быстро, и я не могу ответить. «Céline? Barman? Senegal?»[39] – повторяю я в трубку, но слова тонут, как бракованные спасательные круги. Я же понятия не имею, что говорят эти люди. Может, что Селин и Великан пошли обедать и скоро вернутся. Или что Селин внизу, но сейчас занята – трахается с высоким голландцем.

Я решаю воспользоваться предложенной Кали помощью, иногда ей удается выяснить, что у них нет ни Селин, ни бармена-сенегальца, но чаще она тоже ничего не понимает, как и я. Тем временем они с Ди начинают искать через «Гугл» все возможные сенегальские имена с привязкой к Рочестеру. Мы даже делаем несколько звонков, но получается очень неловко и безрезультатно.

После двадцати четырех мучительных звонков ночные клубы близ Северного вокзала заканчиваются. Тогда я вспоминаю название группы на майке, которую дала нам Селин – Уиллему и мне. Я ищу ее в «Гугле» и изучаю график их выступлений. Но если они и играли в ее клубе, то очень давно, потому что сейчас они стали очень популярны и дают концерты только на больших сценах, но не в клубах.

К этому времени с того дня, когда я отправила ему письмо, прошло уже три недели, так что я и на этом фронте стала терять надежду. Шансы отыскать его и без того были невелики, а теперь вообще тают на глазах. Но, что страннее всего, ощущение собственной правоты вместе с этим не пропадает. Разве что, наоборот, крепнет.

– Ну, как у тебя с поисками Себастьяна? – спрашивает профессор Гленни однажды после урока, когда я подхожу забрать свое сочинение по «Цимбелину». Стоящие рядом поклонницы смотрят на меня ревностно – с тех пор, как я поговорила с ним про «Партизана Уилла», профессор зауважал меня еще больше. Ну а Ди он всегда любил.

– Да подзависло, – отвечаю я. – Больше зацепиться не за что.

Он ухмыляется.

– Зацепиться всегда есть за что. Как там говорят детективы в кино? «Иногда ларчик открывается просто», – последнее он произносит с ужасным нью-йоркским акцентом. И отдает мне мое сочинение. – Хорошо написала.

Я вижу большую пятерку с минусом, и меня захлестывает огромная волна гордости. Когда мы с Ди уходим, я все время посматриваю на нее, словно проверяя, не превратится ли она в тройку, хотя и знаю, что такого не бывает. Но все же никак не перестану проверять. И улыбаться. Заметив это, Ди начинает смеяться.

– Не все из нас привыкли к пятеркам, – оправдываюсь я.

– Ой, не надо только плакаться. Ну что, до встречи в четыре?

– Я буду считать секунды.

В четыре появляется Ди и просто прыгает до потолка.

– Просто не просто, мы же ларчик еще не пытались открыть, – он протягивает мне два диска из медиацентра. Один из них называется «Ларец Пандоры», а на нем изображена красотка с печальными темными глазами и в глянцевом шлеме черных волос. Я сразу же понимаю, кто это.

– И как нам это поможет?

– Не знаю. Но когда открываешь ларец Пандоры, не знаешь, что из него полезет. Можно сегодня посмотреть. Когда я с работы вернусь.

Я киваю.

– Я сделаю попкорн.

– А я принесу несъеденные пирожные из столовки.

– Да уж, мы знаем, как оторваться ночью в пятницу.

Вечером, когда я готовлюсь к его приходу, в гостиной появляется Кали и смотрит на мой попкорн.

– Что, пожевать захотелось?

– Мы сегодня с Ди хотим кино посмотреть, – я Кали никогда никуда не приглашала. Да и она почти всегда на уик-энд тусуется где-то по вечерам. Но я вспоминаю, как она предложила мне помощь, что говорила про дружбу, так что предлагаю ей сегодня присоединиться к нам. – У нас миссия – поискать в этих фильмах подсказки. Твоя помощь пригодилась бы. Ты такую умную идею подкинула насчет его брата в Рочестере.

Она широко распахивает глаза.

– С удовольствием помогу. Мне так надоели эти пьянки. Дженн, ты хочешь с Эллисон и Ди кино посмотреть?

– Но я сразу предупреждаю, оно немое.

– Круто, – откликается она. – Я ни разу такого не видела.

Я тоже, а по факту получается в некотором смысле как Шекспира смотреть – надо привыкнуть, войти в ритм. Ничего не говорят, но и на фильм на иностранном языке с субтитрами тоже не похоже. Тут титры есть только в самых ключевых диалогах, а в остальном приходится догадываться по выражениям лиц актеров, по ситуации, по напряженности музыки, исполняемой оркестром. В общем, приходится малость поработать.

Мы начинаем с «Ларца Пандоры», это фильм о красивой девушке легкого поведения по имени Лулу, которая переходит от одного мужчины к другому. Сначала она собирается замуж за своего любовника, но незадолго до свадьбы стреляет в него. Ее судят за убийство, но ей удается избежать тюрьмы, и она покидает страну с сыном убитого. В итоге ее продают в сексуальное рабство. А в конце накануне Рождества ее саму зарежут, да не кто иной, как сам Джек Потрошитель. Для всех нас это все равно что смотреть на крушение поезда в замедленной съемке.

Потом Ди достает следующий диск, «Дневник потерянной девушки».

– Это комедия, – шутит он.

Этот фильм не такой ужасный. Лулу, хотя в этом фильме ее не так зовут, в конце не умирает. Но ее соблазняют, она рожает вне брака, ребенка забирают, общество демонстрирует ей свое презрение, и ее упекают в ужасный исправдом. В итоге она тоже вынуждена торговать собой.