Возвращение в обычный мир, красочный и по-своему прекрасный, прошло для короля довольно безболезненно: лишь пару мгновений перед глазами расплывались круги света да общая картинка чуть подрагивала, однако это быстро прошло. В горле стоял ком, а во рту словно суховеи погуляли: Штиф бы отдал полкоролевства за стакан холодной воды.

– Эк вы меня, Ваше Величество!.. – плачущим голосом сообщил держащийся за щеку Кедрик. А если бы?..

– Отстань! Без тебя тошно, – скривился король и почесал в затылке. Изображение перед глазами снова дернулось. – Где я вчера был? Что делал? Почему не помню?

– Может, оно и к лучшему? – осторожно предположил Кедрик, разом забыв про ушибленную щеку. Перебирая любимые четки, он с мольбою смотрел на Штифа.

– Рассказывай давай, что вчера было! – Король не очень любил подобные возражения со стороны слуг. И еще меньше он любил пребывать в состоянии полного неведенья о чем-либо.

Кедрик это прекрасно знал. И потому, чуть помедлив, начал рассказ.

Штиф с невозмутимым лицом слушал. Он чуть поморщился, когда советник упомянул о зажигательном танце на столе, который король исполнил после опустошения двух бутылок не самого худого вина. Криво усмехнулся, узнав, что полночи развлекался в постели с двумя портовыми шлюшками. Побледнел после упоминания заблеванных («Да простит меня Паладин за таковые откровения» – тут же перекрестился Кедрик) простыни с одеждой. И облегченно вздохнул, когда священник закончил.

– Это все? – осведомился король с надеждой.

– Да… мой король, – выдохнул пораженный советник: по его мнению, прегрешении его правителя хватило бы на десяток-другой самых отъявленных противников истинной веры.

– Слава Силе, я хоть до Паладина не добрался с непочтительными речами! – облегченно и несколько напыщенно сказал король.

Кедрик аж четки выронил. В глазах его застыла немая просьба: «Не надо, мой король, не заставляйте меня рассказывать все!». Штиф вздохнул, смиренно кивнул: он уже понял, что пьяными плясками, продажными девками и испорченным гардеробом да простыней список его ночных похождений вовсе не ограничился.

– Не беспокойтесь, Ваше Величество, – успокоил короля священник. – Я уже помолился за вас Паладину, чтобы он простил вам ваши прегрешенья!

Штиф рассеяно кивнул.

– Кедрик, скажи, – сказал он тихо. – Кто-нибудь еще видел это?

– Нет, мой король, – уверил его советник. – Ну… разве что Магистр, стражники, трактирщик, те две… девушки, из порта, да еще горожане, которые встречались нам по дороге. Впрочем, трактирщик не расскажет никому: я ему золотой дал.

– А… девушкам тем? – Король нервно сглотнул: настолько список Кедрика оказался внушителен. – Дал чего?

– Вы им и так много дали, – жестко сказал советник. – Да и кто их слушать будет? А если и будет, поверят ли?

Штиф устало вздохнул: коронованным особам вечно приходится трястись над репутацией. Сила упаси, если угораздит упиться в хлам на глазах у цвета общества. Еще хуже, если это общество окажется трезвее стеклышка.

Впрочем, никаких великосветских особ на вчерашнем ужине не наблюдалось (если, конечно, не считать таковой Магистра – ну да кто мага вообще за человека держит?). Так что вроде бы опасаться нечего, хотя и есть в груди небольшой холодок…

– Где Хромой? – Король подошел к окну. Город уже просыпался. Всевозможный люд высыпал на улицу, казалось, всем скопом, и улочки с высоты второго этажа «Гвоздя» напоминали муравейник, готовящийся к зимовке. Действительно: ноябрь – не август, холода не за горами. Вот горожане и снуют повсюду, выискивая, где подешевле купить припасов на зиму.

То, что в 3реге поменялась власть – не повод, чтобы забывать о приближающихся морозах.

– Хромой? – Кедрика, казалось, удивил вопрос правителя. – Он покинул город.

– И куда же он поехал? – Сказать, что Штифа не затронула весть о скором отъезде наймита – значит, нагло соврать. Да что таиться – он был поражен: жена с сыновьями сидят в подвале хорошо охраняемой усадьбы, что в окрестностях 3рега, а их спаситель, герой, воин бросает все и…

В окрестностях 3рега…

– Давно он уехал? – Пораженный внезапной догадкой, Штиф резко повернулся к советнику.

– Да часа два тому. – Кедрик протянул королю сложенный вчетверо листок бумаги. – Вот, просил передать.

Король без разговоров выхватил записку из рук священника. Бумага была самой дешевой: шероховатая, легко рвущаяся. Текст записки нацарапан криво, спешно: видимо, Хромой писал ее впопыхах. Внизу красовалась большущая клякса.

Король пробежал по тексту записки глазами.

Советник молча перебирал четки.

Внезапно его господин дико взвыл, и скомканное послание отлетело в угол:

– Проклятье, Кедрик! Чтоб на его костях вся Валгалла плясала!

– В чем дело, Ваше Величество? – советник испуганно побледнел, но король уже был у двери. Миг – его и след простыл.

Ушлый Кедрик, выждав для верности минуту, наклонился за скомканным листком. Поднял, с улыбкой прочел:

«Когда ты чужд своим, я знаю, ты – чужак,

Когда свои чужды, ты – волк среди собак,

Когда решил купить, я понял, ты – дурак,

Когда я их спасу, все кончено, му…»

– дальше стояла жирная клякса.

– Какой же глупый король нам достался… – покачал головой Кедрик, сунув записку в карман.

Телега мчалась со скоростью хорошо натренированного волколака, однако я все равно продолжал гнать коне и уже второй день подряд, не щадя плетки.

Тролль с огром, ничего о случившемся в моем доме не помнившие, не понимали, к чему такая спешка. Степняк все пытался выведать, куда делся Шмыг, но я отговаривался обещаниями рассказать все позже. Есть приходилось прямо в телеге, а значит – только холодную пищу, засыпать – под уже порядком надоевший стук колес. Я и вовсе не спал, все еще не в силах забыть Безликого, и потому все предложения Рохана смениться отметал быстро, без задержки.

А меня все гнал страх.

Никогда раньше я не смотрел смерти в глаза. Она представлялась мне ветхой старухой с косой или, на крайний случаи, пышногрудой валькирией, уносящей души погибших в Валгаллу. На деле все оказалось не так романтично: смерть специально для меня приняла облик безликого воина, быстрого, ловкого и непобедимого. Ничего более страшного я в жизни не видел, а если бы и удалось хоть одним глазком на такое чудо поглядеть, так рассказать бы не смог. Потому что бежать от страха мыслимо, а вот описать его – практически невозможно. А уж сбежать… Я с уверенностью списал все на волшебные свойства статуэтки, однако сделал это только для успокоения: веры в легенды и волшебство древних артефактов у меня не прибавилось.

Минула вторая ночь.

Телега, похоже, всерьез решила развалиться прямо на ходу: один из четверки коней уже лег с пеной у рта, далеко позади. Оставшиеся три мерина с хрипом отфыркивались и изо всех сил перебирали копытами, рискуя в скором времени повторить судьбу собрата. А я все гнал. И начхать, что под глазами огромные мешки, что глаза в красных прожилках и что спина не разгибается. Главное – успеть поскорей, не опоздать.