Вскоре Олив полюбила сообщать мне все пренебрежительные замечания своей хозяйки касаемо меня.

Я начал видеть эту пару каждый вечер, в восемь часов. Олив выводила свою хозяйку на короткую прогулку по прилегающей к зданию площади. Так они говорили. Опять же, как и в случае с сестрами Хуссейн, меня посетила неприятная мысль, что они приходили в приемную лишь для того, чтобы поглазеть на меня.

Согласно регистрационной книге, остальные постоянные жители тоже были женщинами. Однако все они были прикованы к постелям, поэтому я никогда их не видел. Хотя иногда слышал, как их сиделки разговаривают на лестничных клетках.

Но в 18-й квартире на восьмом этаже проживала не только старейшая жительница этого дома, но и самые зловещие его обитатели. Миссис Ван ден Берг и ее круглосуточная сиделка Хельма.

* * *

Мое первое соприкосновение с Хельмой и миссис Ван ден Берг произвело на меня настолько мощное впечатление, что весь последующий день, пока я отсыпался дома, меня мучили кошмары. В длинном и хаотичном сне я сочетался узами брака с древней миссис Ван ден Берг посреди какого-то луга, в то время как моих родителей и двух сестер забивали халяльными ножами в загоне неподалеку, под аплодисменты детей и возбужденные возгласы молодых женщин. Толпу я видел лишь смутно, но она кружила вокруг загона в странном медленном танце.

После всего, что произошло потом, этому странному сну, возможно, нашлось бы свое объяснение.

Миссис Ван ден Берг была длинным, тощим существом, имевшим мало сходства с живым человеком. И перемещалась на кресле-каталке, таком же древнем, как и его хозяйка. В первый раз, когда мы представились друг другу, она напомнила мне мумию представительницы египетской династии, разбинтованную и выставленную в ящике Британского музея, где я однажды побывал во время школьной экскурсии по Лондону. Кожа миссис Ван ден Берг была настолько усеяна пигментными пятнами, что казалась коричневой при любом освещении. Пол у нее тоже был неразличимым. Под полупрозрачной кожей лысой головы виднелись черные капилляры, а ее руки напоминали мне птенцов, выпавших их гнезда, которых я иногда находил, будучи ребенком.

Всегда одетая в домашний костюм, выцветший, как постельное покрывало в ночлежке, и покрытый спереди пятнами, богатая наследница была привязана к креслу за руки и за ноги холщовыми ремнями, словно представляла опасность для общества. И все же глаза у нее были ясными и голубыми, как арктические воды, плещущиеся вокруг айсберга.

Несмотря на шокирующий внешний вид, миссис Ван ден Берг была когда-то потрясающей красавицей, обладающей блестящим умом. Она разорила трех мужей, и ее собственность оценивалась более чем в сто миллионов евро. А еще она была печально известной в высшем обществе нимфоманкой.

– Ужасная блудница! – заговорщицки шепнула мне Хельма во время нашей самой первой встречи. Затем миссис Ван ден Берг вступила в фазу клептомании, после чего, наконец, стала пироманкой. Короче говоря, она страдала маниями. – Она приводила сюда темного мужчину.

Комментарий Хельмы насчет «темного мужчины» смутил меня. Это что, было расистское замечание? И когда я попытался расспросить ее об этом, Хельма лишь загадочно улыбнулась. Хельма никогда не отвечала на прямые вопросы. Ей нравилось говорить самой; мне приходилось только слушать. Такую роль она мне отвела. Но она видела, что я интересуюсь ее подопечной, и иногда вдавалась в подробности, когда я хмурился на какое-то провокационное замечание или наводящую деталь.

Со слов Хельмы, травма, полученная в тридцатые годы, превратила миссис Ван ден Берг в крайне неуравновешенную молодую женщину. Расстройство было вызвало рождением у нее «ребенка-ненормаши». И она так и не оправилась от того несчастья. Я никогда раньше не слышал столь инфантильного выражения, как «ребенок-ненормаша». Но Хельма называла так детей, родившихся с психическими и физическими недостатками, чье появление в высшем обществе или в качестве наследников было неприемлемо. Таких детей отправляли за границу, и они содержались в частном санатории в Карловых Варах вместе с несколькими габсбургскими принцами, о которых, со слов Хельмы, мир по-прежнему ничего не знает.

Мне показалось странным, что такое откровение доверяется охраннику в форме, и, как следствие, я не поверил в эту историю.

По-видимому, следующие семьдесят лет две одинаково блистательных и талантливых сестры миссис Ван ден Берг содержали свою дефективную и заблудшую старшую сестру в Дулле-Грит-Хёйс. Потратив кучу денег на то, чтобы замять скандал, и на лечение в лучших швейцарских клиниках, они, наконец, остановились на дорогостоящей методике ухода в сочетании с успокаивающими лекарствами. И Хельма, видимо, преуспела в этой методике, хотя никак этого не проявляла.

Также я быстро усвоил, что в этой точке мира нет ничего необычного, если сиделка, живущая по месту работы, становится незаменимой для пожилого жильца, нанявшего ее. Или для того, кого ее наняли опекать доверенные лица. Это был гротеск в традициях готики, напоминающий истории о временах, когда истеричных жен держали запертыми на чердаках. Если б люди видели, как живет миссис Ван ден Берг под оккупацией Хельмы, то скорее попытали бы счастья в румынском доме престарелых.

Хельма была болтливой, параноидальной и крайне расчетливой женщиной за пятьдесят, и все же на полвека моложе своей пациентки. На третий месяц моей работы частота посещений Хельмой моего стола возросла как минимум до одного раза за ночь моего дежурства. Иногда, к моему огорчению, она могла болтать целый час.

Также Хельма взяла за привычку выкатывать миссис Ван ден Берг в приемную и оставлять ее возле моего стола, пока «выскакивала» за лакомствами в лавку, работающую допоздна на Кляйне Хондстраат. Почему она не делала этого в течение дня, оставалось загадкой, но я начал подозревать, что Хельма хочет, чтобы мы с наследницей познакомились. Хотя как бы мы наладили контакт, было загадкой вдвойне.

Миссис Ван ден Берг давно уже утратила разум. В те короткие, но неловкие моменты, когда она сидела у моего стола, на нее находило странное просветление, и из кресла доносился безупречный голос, желающий мне доброго утра. Хотя большую часть времени от нее лились лишь потоки тарабарщины про какую-то «Флорину». После чего Хельма возвращалась в здание и увозила подопечную от моего стола.

Я работал в Дулле-Грит-Хёйс уже пятнадцатую неделю, когда мне пришлось пересечь порог их квартиры и погрузиться в пучину безумия.

Однажды в полночь воскресенья, во время второго обхода, едва я преодолел последние ступени, ведущие на площадку восьмого этажа, как входная дверь 18-й квартиры открылась. И я увидел поджидавшую меня Хельму. На ней были туфли «Джимми Чу», шелковые ажурные колготки и розовый костюм «Шанель», а косметики больше,