Господин Сарранти сделал нетерпеливое движение.

Принц подошел к книжному шкафу и с потайной полки, где лежало несколько книг и брошюр, снял томик ин-октаво и раскрыл его на первой странице.

Он протянул его г-ну Сарранти и предложил:

— Взгляните!

Тот стал читать вслух:

— «Речь господина де Маршанжи, заместителя прокурора, произнесенная 29 августа 1822 года перед судом присяжных департамента Сена по делу о заговоре в Ла-Рошели».

— Спустя неделю после публикации этого обвинительного заключения, — сказал принц, — мне доставили его сюда. Кто? Не знаю. Как бы там ни было, под нагромождением фраз я угадал смысл. И знаете, сударь, к какому заключению я пришел, читая эти документы?

— Нет, ваше высочество.

— Ни один из этих заговоров не имел четкой, определенной, непреложной цели… Я отличаюсь здравым смыслом, господин Сарранти, мне не свойственна восторженность ни корсиканцев, ни французов. Не стану утверждать, что очень увлекаюсь точными науками, но я просчитываю каждый свой поступок. К сожалению, я скорее похож на северянина, чем на южанина: воск французский, а печать тевтонская. Так вот, я вам уже сказал и повторяю: ни один из этих заговоров мне не показался серьезным. Я отлично вижу, что революция царит во всех умах, а свобода — в каждом сердце; я понимаю, что Франция хочет свергнуть Бурбонов, но ради кого? Какой порядок вещей придет на смену прежнему? Вот на какие вопросы я тщетно ищу ответа, вот чего я никак не могу понять.

— Ваше высочество! Существующее правление будет, несомненно, замещено империей.

— Господин Сарранти! — перебил его юный принц и покачал головой.

— О, это ни у кого не вызывает сомнений, ваше высочество! — убежденно заметил Сарранти.

— За исключением меня, сударь, — продолжал герцог Рейхштадтский, — а в сложившихся обстоятельствах этого нельзя сбрасывать со счетов.

— Ну, ваше высочество, это вам внушают ваш дед Франц Второй и господин Меттерних!

— Нет, так говорит господин де Маршанжи.

— Раскройте эту книгу на любой странице, ваше высочество, и вы увидите, с каким исступленным воодушевлением жители Рена, Нанта, Сомюра, Туара, Вернёя и Страсбура приветствовали имя Наполеона Второго.

— Будь по-вашему, сударь, — кивнул принц, — давайте откроем и посмотрим.

Раскрыв книгу наугад, он продолжал:

— Итак, прочтем, как вы предлагаете, первую попавшуюся страницу… Так… открыли… страница двести двенадцать. Прочтем!

«Никакого четкого и окончательного решения не было принято, потому что мнения разошлись по вопросу о правлении…»

Как видите, мне не повезло, господин Сарранти! — сказал принц. — Перевернем страницу! И он прочел:

— «Одни хотели установления республики, другие высказывались за империю…»

— Вот видите, ваше высочество, — поспешил заметить Сарранти, — «другие высказывались за империю»!

— Другие означает далеко не все, это ведь не вся Франция! Однако давайте продолжим.

«Эти хотели видеть на троне иноземного принца…»

— Это плохие граждане!

— «… а те ратовали за избрание монарха народным собранием…»

— Судя по тому, что мы видим, господин Сарранти, мы можем рассчитывать на поддержку четвертой части французского населения… Послушаем, что говорит историк дальше:

«Таким образом, не было твердо определенной цели: прежде чем свергать, необходимо знать, чем заменить…»

Об этом я вам только что говорил, сударь, и почти в тех же выражениях. Мне очень жаль, что мое мнение совпало с мнением этого заместителя прокурора; однако как бы там ни было, а его слова подтверждают мою мысль:

«Чтобы кричать» Долой такой порядок вещей!», надобно в то же время провозгласить другую форму правления…»

Это только повтор; но он лишний раз доказывает, сударь, что установления империи во Франции хочет далеко не все население.

— Ваше высочество! — с жаром подхватил Сарранти. — Я согласен, что принцип, владеющий умами Франции, это прежде всего революция, это ненависть к династии Бурбонов. Французы стремятся — что верно, то верно! — прежде всего разрушить; так человек, которому снится дурной сон, стремится поскорее проснуться. Но пусть только появится вождь, и каждый примется за восстановление. Что означает «монарх, избранный народным собранием», если не империю? Что такое республика, если не скрытая империя, когда во главе стоит избранный император, называйся он консулом или президентом? Что же касается иноземного принца, то кому же им быть, как не вам, ваше высочество, французскому принцу, воспитанному за границей, но способному без труда доказать, что он, то есть вы, никогда не переставали быть французом? Вы любите точный расчет? Тем лучше, ваше высочество! Вы говорите, что у революции нет цели? А я вам говорю, что у нее нет вождя. Накануне восемнадцатого брюмера у нее тоже не было цели: на следующий день она воплотилась в вашем отце! Повторяю, ваше высочество: вам будет достаточно себя назвать — все истинные патриоты поднимутся; стоит вам показаться — все мнения совпадут, все партии объединятся; так назовите же себя, ваше высочество, и покажитесь!

— Сарранти! Сарранти! — вскричал принц. — Не забывайте об ответственности, которую вы на себя берете перед лицом будущего! Вдруг я проиграю и на мою долю выпадет роль Карла Эдуарда? Что, если я оскверню память отца и унижу имя великого Наполеона?! Порой я даже счастлив, что меня лишили этого имени! Благодаря тому, что у меня его украли, оно не угасло постепенно и незаметно: на него словно бы дохнула сама судьба и загасила его во время бури!.. Сарранти! Сарранти! Если бы этот совет подал мне кто-то другой, я не стал бы его больше слушать.

— Ваше высочество! — не сдержался Сарранти. — Я всего лишь эхо вашего отца. Император мне приказал: «Вырви моего сына из рук того, кто меня предал!» — за этим я и пришел. Император мне приказал: «Надень моему сыну на голову французскую корону!» — и я вам говорю: «Сир! Давайте вернемся в славный город Париж, из которого вы не хотели уезжать!»

— Тише! Тише! — прошептал принц, будто вдвойне испугавшись и совета и титула.

— Да, сир! Приходится таиться в этой тюрьме, где вы мученик. Но недалеко то время, когда мы сможем прокричать ваше великое имя средь белого дня, да так, что его подхватит великий Океан и донесет до могилы вашего отца! Разорвите цепи, сир, разбейте решетки, ваше величество! Едемте!

— Сарранти! — проговорил принц с твердостью, свидетельствовавшей о том, что он не изменит принятого решения. — Выслушайте меня. Предположим, я соглашусь последовать за вами. Однако, прежде чем решиться на это великое дело, я должен не раз и не два встретиться с вами… Мне необходимо сделать тысячу замечаний, на которые вы сумеете ответить, в этом я не сомневаюсь. Но вы понимаете, друг мой, я не хочу быть втянут в это дело, я хочу действовать по убеждению. До сих пор в своем честолюбии я мечтал лишь прославиться на военном поприще. Теперь я мечтаю о троне, да о каком! О французском троне! Только взгляните, чего вы добились за несколько часов, какими огромными шагами мы с вами продвигаемся с тех пор, как вы здесь! Позвольте мне прийти в себя, Сарранти. Завтра днем, в одиночестве, я примерю на себя доспехи своего отца. Надеюсь, что вы застанете мужчину на том месте, где оставляете теперь мальчика. Однако сегодня, друг мой, сердце у меня переполнено такими разнообразными чувствами, что я не смог бы говорить с хладнокровием, необходимым при обсуждении столь обширных планов. Дайте мне двадцать четыре часа, Сарранти. Я прошу их у вас во имя моего отца, я должен посоветоваться с его тенью.