— Похоже, сделан, чтобы укрывать статую, — сказал за ее спиной Нельсон.

Он вернулся в дом и принес с собой с улицы свежесть воздуха и почти осязаемое ощущение деловитости, свершенного действия. Рут в его присутствии невольно почувствовала себя в безопасности.

— Укрывать статую? — удивленно повторила она.

— Ну как в храме на Страстную пятницу.

Рут сразу вспомнила отца Хеннесси. «А Святой Дух? Самый важный, с моей точки зрения, в Троице».

— Рада сообщить, что никогда не посещала храм на Страстную пятницу, — произнесла она.

Во всяком случае, такой, где стояли бы статуи. Ее родители считали, что статуи — греховное свидетельство неправедного католического идолопоклонства. Рут не защищала католичество, но ей запомнились храмы в Италии и Испании, полные запаха фимиама и таинственности, где стояли статуи и сотни мерцающих свечей освещали живописные полотна. Может, и идолопоклонство, но это гораздо интереснее, чем убогие кирпичные здания, в которых родители воссоединялись с единоверцами по духовному возрождению.

— Такой тканью могут покрывать постамент, — добавила Таня, заняв место рядом с Нельсоном, с блокнотом наготове.

— Постамент? — В голосе Нельсона зазвучали нетерпеливые нотки.

— В музее, — объяснила она.

30 июня

День лета

В саду черные вороны. В дате мое счастливое число. Четное число косточек в моем грейпфруте на завтрак. Когда я принес жертву — черного дрозда, — голова легко, без труда отделилась от шеи и кровь быстро стекла в землю, образовав узор в виде буквы «ж» — жертва. Хорошее знамение.

Ровно в девять часов, подкрепившись традиционным английским завтраком, Джуди явилась в аббатство. Ей ответили, что сестра Иммакулата чувствует себя лучше и готова встретиться с ней через пятнадцать минут, после того как «ее немного приведут в порядок». Страшась подумать, что это означает, Джуди села ждать в приемной, устроившись рядом с восторженно возведшей глаза к небесам гипсовой Девой Марией.

— Доброе утро, мисс Джонсон, — поздоровалась с профессиональной доброжелательностью монахиня в накрахмаленном одеянии.

— Детектив-констебль Джонсон, — поправила ее Джуди.

— Прошу прощения.

Звания имеют вес, подумала Джуди. Вот и эта монахиня растеряла бы всю свою весомость, если ее называть просто «мисс», — превратилась бы в обыкновенную женщину среднего возраста, только в странном наряде. Совсем иное дело, когда ее величают сестрой Марией. В подобном обращении сила, хотя очень специфического свойства.

— Сестра… — начала она.

— Слушаю вас.

— Скажите, что такого с сестрой Иммакулатой?

— Что? — Монахиня изогнула брови. — У нее рак, детектив-констебль Джонсон. Неоперабельный. Жить ей осталось несколько месяцев, может, несколько недель.

На сей раз Джуди разговаривала с сестрой Иммакулатой в зимнем саду, выходящем на открытое ветрам пространство с декоративными каменными горками. Монахиня заметно ослабла, в ее груди клокотало, руки дрожали. Только глаза оставались настороженными — она смотрела на Джуди с подозрением, даже со страхом.

— Детектив-констебль Джонсон, — представилась Джуди. — Вы меня помните?

— Конечно. Не думайте, что я идиотка.

Джуди обрадовалась, уловив в ее голосе воинственные нотки. От этого ее задача становилась проще.

— Сестра Иммакулата, ваше настоящее имя Орла Маккинли. Это так?

Долгое молчание.

— Зависит от того, что называть «настоящим».

— Имя, данное при крещении.

— Да. И что?

— В 1951 году вы жили в семье Спенс на Вулмаркет-стрит.

Снова долгая пауза. Сестра Иммакулата крепко намотала на руку неизменные четки. В саду камней из-за крошки хлеба подрались две чайки.

— Я работала там няней, — наконец призналась она.

— Няней Аннабел Спенс?

— Да.

— Аннабел умерла в 1952 году?

Сестра Иммакулата подняла голову, но ничего не ответила. Четки на руке замерли.

— Вы остались в семье Спенс после смерти Аннабел?

— Да. Ко мне были добры и позволили остаться.

— Вы ухаживали за Родериком?

— Ему тогда было четырнадцать лет. Подростка в этом возрасте вряд ли можно назвать ребенком.

— Сестра Иммакулата. — Джуди подалась вперед. Она понимала: теперь все зависит от того, захочет ли эта старая умирающая женщина с ней говорить. Она вложила в слова всю силу убеждения. И даже мысленно подкрепила их молитвой: «Боже, дай ей силы сказать мне правду». — Мы нашли под дверью в дом останки маленькой девочки. Скажите, возможно ли, что это Аннабел Спенс? Пожалуйста, ответьте, это очень важно.

Сначала Джуди решила, что потерпела неудачу. Сестра Иммакулата ничего не произнесла, только между пальцами дрогнули бусины четок. Но затем послышался то ли вздох, то ли стон, и полились слова:

— Это было неправильно и неправедно. Я знала, но любила его. Странно, как нелепо звучит оправдание, но я любила его. Он был для меня всем, и я покрывала его. Сознавала, что грешу. Старалась искупить этот грех, но в итоге он взял свое и потребовал расплаты.

— Сестра, — Джуди коснулась ее руки, — что за грех? Что вы покрывали?

Старая монахиня подняла голову, ее глаза наполнились слезами.

— Он ее убил, а я его покрыла.

День у Нельсона не заладился. Снова завис компьютер, Клаф отправился то ли на поздний завтрак, то ли на ранний обед, и куда-то запропастилась Таня. Хотя бы Джуди была здесь. Она обладала самым неоценимым качеством полицейского — всегда находилась там, где нужна. Кроме сегодняшнего дня, потому что уехала в Саутпорт. Мальчишкой Нельсон провел в Саутпорте каникулы и запомнил сырые прогулки по набережной, завтрак в отеле, где он получал один кусочек тоста, и тысячи всяких безделушек на полках, которых ему не позволяли касаться. Нет уж, он больше туда ни ногой.

И еще он устал. Оставался в доме Рут до полуночи. Она неплохо держалась, разумеется, испытала потрясение, но была, как всегда, оптимисткой. Это-то и нравилось ему в Рут — несгибаемая женщина. Другие бились бы в истерике, ведь — что греха таить — неизвестный подобрался к ее дому, напал, хотел похитить или того хуже. А она как была бунтаркой, так и осталась. Резко возразила Тане, когда та очень тактично предположила, что у нее нервный срыв. Нет, Таня никогда в жизни не поймет таких, как Рут Гэллоуэй. Да и он сам не уверен, что понимает, но восхищается ею. Восхищается? И только? Нельсон постарался избавиться от мыслей о Рут. С него хватит уже той картины, которую он наблюдал дома: Мишель отбирает старые детские вещи, чтобы отдать Рут. Довольно осложнений — и за эти спасибо.