Потрясает обыденность драк и убийств людей в сагах, та спонтанная готовность и решительность, которые побуждали тогдашних скандинавов идти на присвоение чужого, на отпор и драку, часто — на вооруженное столкновение даже с численно превосходящим противником, получая и нанося увечья, лишая жизни и других людей, и себя. Только некоторые виды убийства считались «постыдными поступками» и даже «злодеяниями», что, впрочем, многих не останавливало. С явным одобрением говорит сага о герое Тормоде, который был настолько отважен и драчлив, что к своим 30 годам убил более шести человек. Особенно часто ввязывались в склоки и драки представители верхушки бондов и родовая знать, мстя за действительные или мнимые оскорбления, в том числе невольные, и стремясь возвыситься: усилить власть, увеличить влияние в округе и своей социальной среде. Так было и после принятия христианства. Побоища разыгрывались во дворах и даже в домах, так что для защиты от нападавших хозяева влезали на крышу. Постоянная агрессивность, нередко приводящая к «войне всех против всех», уносила множество жизней.

Близкие и дальние соседи, даже свояки и родичи постоянно мстили друг другу за убийство, членовредительство, кражу, за реальное или кажущееся умаление их чести. В результате череда кровной мести нередко проходила через жизни нескольких поколений. Вот как описывает одно из кровавых сражений такого рода скальд Тормод сын Бахромы в своих «Речах Ворона», точно указывая даже число погибших:

В другом подобном побоище пало 11 человек («Сага о Битве на Пустоши») и т. д.

Однако при этом тело убитого, в том числе противника, следовало зарыть или закидать камнями и землей сразу же по совершении убийства. Если труп врага оставался под открытым небом, это считалось надругательством над телом и давало повод для иска («Сага о Гуннаре, убийце Тидранди» и мн. др.)[263].

Бывали случаи, что после гибели главы гарда и всех родичей-мужчин тяжбу на тинге из-за наследства и/или виры за убийство вынуждены были вести женщины. Так было после убийства весьма достойного и состоятельного Анкеля, которое совершил из мести влиятельный Снорри Годи. После этого на альтинге «внесли в закон», т. е. утвердили поправку к устному обычному праву, которая запрещала впредь женщинам, как и мужчинам до 16 лет, выступать истцами в тяжбах об убийстве. Это правило неукоснительно соблюдалось и позднее вошло в сборник «Грагас» («Серый Гусь»)[264]. Иначе говоря, решение вопроса о «цене крови» было делом мужчин. Но, судя по сагам, при этом за спинами мужей и братьев часто стояли подстрекавшие их женщины. Яркий пример того есть все в той же содержательной «Саге о Битве на Пустоши», где мать, «вся в бешенстве», настолько жестко и решительно требует, чтобы ужинавшие сыновья отомстили за убитого брата, что они, опрокинув стол «со всем, что на нем стояло», поспешили к своим лошадям и тут же тронулись в путь[265].

Неудивительно, что, рассказывая о поединке Бьярни Годи Капища и Торстейна Битого, которые во время боя все время соревновались в благородстве и в результате подружились, составитель «Саги о Торстейне Битом» не может скрыть своего изумления.

Таковы были обычаи, таковы были нравы.

При всей своей суровости и драчливости люди того времени любили со вкусом отдохнуть от работы, пообщаться и развлечься. Сага свидетельствует: «Зимой часто устраивали пиры, и рассказывали саги, и занимались многим другим, что придает веселье домашней жизни»[266].

Одним из способов интересного общения был обычай гостеприимства, очень принятый в скандинавском обществе[267]. Оказать гостеприимство путнику считалось долгом чести: его следовало накормить, предоставить ночлег в гарде и по возможности расспросить, узнав заодно и новости. Нередко в гарде ночевали заблудившиеся или припозднившиеся путники, а также проводили зиму те, кто не успел уехать в осеннюю навигацию или претерпел бедствие на море. Чужих людей, тем более чужеземцев, принимали на зимовку в хутор не очень охотно и, возможно, за какую-то плату. Приезжему человеку следовало строго соблюдать законы и обычаи страны, а также правила данного гарда. Кроме того, ему ставили определенные условия, например спать и столоваться отдельно от хозяев. С другой стороны, такие путники своими рассказами, участием в играх и забавах помогали скоротать длинную зиму[268]. В своих занесенных снегом хуторах жители с интересом слушали забредшего к ним в гард странника, чьи рассказы подчас были совершенно фантастическими, хотя бы судя по тому, что пишет Адам Бременский об «одноногих» гипербореях. Интересное замечание содержит «Сага о Гисли»: там говорится о побирушках, которых принимали «в гостином доме», но иногда кого-то из них приглашали даже в домашние покои, чтобы «развлечься его рассказами»[269].

Этикет требовал спросить у заночевавшего званого или незваного гостя/гостей, хорошо ли прошла ночь; причем этот обычай равно действовал и в доме бонда, и в королевском дворце[270]. Гости и хозяева соблюдали своего рода «табель о рангах». Например, «Торкель не хотел принимать ночлег от рабов — знатных гостей должен встречать и приглашать хозяин» («Сага о Курином Торире»). В тех редких случаях, когда честность и намерения пришедшего на хутор человека вызывали обоснованные подозрения, ему отказывали в приюте, что порой не оставалось неотомщенным. «Хёрд хорошо жил, давал приют странникам», — хвалит сага своего героя[271].

Отношение скандинавов, с их патриархальными нравами, к гостям лучше всего может охарактеризовать цитата из Рюриковича по происхождению, великого князя Киевского Владимира Мономаха: «Чтите гостя, откуда бы к вам ни пришел, простолюдин ли или знатный, или посол; если не можете почтить его подарком — то пищей и питьем: ибо они, проходя, прославят человека по всем землям, или добрым, или злым»[272].