— И даже если он уже не живет с ней?

В Италии многие мужчины так никогда и не уходят из дома и часто приводят туда свою жену.

— Они вон с того корабля. — Мария указала на стоящий в бухте белый корабль. — Новый итальянский флот.

Джейсон кивнул.

— И днище у него, конечно, стеклянное — чтобы они могли видеть старый итальянский флот.

От брошенного куска хлеба его спасла лишь быстрая реакция.

После ланча они переправились на пароме через залив Гольфо-дель-Азинара. Проходившая между пустынных холмов дорога вела к вершине, на которой похоронен объединитель Италии, Джузеппе Гарибальди. К сувенирным ларькам и столикам с прохладительными напитками стояли небольшие очереди. Далее дорожка вела к небольшому зданию. Мария, однако, повела Джейсона к поросшей редкими деревьями возвышенности.

— Что?..

Он так и не успел закончить вопрос. Итальянка впилась в его губы горячим поцелуем, а через несколько секунд позже они уже занялись любовью всего лишь в пятидесяти футах от толпы туристов.

Позже, возвращаясь к парковочной стоянке, Джейсон чувствовал, что люди смотрят на них. Мария же как будто ничего не замечала.

К вечеру, и тоже на пароме, они переправились из Кальяри в Неаполь. Джейсон пытался заговорить о будущем, но каждый раз Мария резко меняла тему.

Не ведаю, сколько дней оставался я в этой тесной клетушке в компании лишь с собственными страхами да ночными духами. Дважды священники входили в мою камеру — расспросить о моем отце, дабы легче было вызвать его тень[40].

Ранним утром, судя по темноте, два мальчика вывели меня из комнаты, чтобы принести в жертву овцу. При свете факела священник изучил печень животного и объявил знаки благоприятными. Меня перевели в другую комнату, много просторнее, где искупали в пахнущей травами воде[41]и напоили питьем со странным, незнакомым вкусом.

Очищенного таким образом, меня облачили в белую тогу, а волосы мои стянули белой лентой. Потом опоясали ремнем с бронзовым мечом и дали в руку золоченую ветку омелы[42]. К моему удивлению, сама старая карга сивилла явилась в алом одеянии, дабы показывать мне дорогу.

Позади нас шествовали священники, одетые в черные балахоны и остроконечные колпаки с прорезями для глаз. Они гнали скот, купленный мною для жертвоприношений на разных этапах.

Мы лишь коротко прошли по темной, спускающейся вниз тропе, когда достигли Распутья. Левая тропа, выбери я ее, вернула бы меня в мир. Правая вела в Аид. Пройдя немалый путь, дабы обратиться к духу своего отца, я был намерен продолжить это схождение во тьму, усиливающуюся жару и серную вонь[43].

Мы повернули, и, к моему изумлению, овцы и волы, следовавшие за нами, уже дожидались нашего прихода! Засим последовала остановка для очередного жертвоприношения и очередного изучения печени, прежде чем мы продолжили крутой спуск. Чем дальше мы шли, тем сильнее становился запах серы наряду с другими мерзкими зловониями. По меньшей мере дважды проходили мы мимо какого-то жидкого кустика, который мгновенно вспыхивал ярким пламенем, но не горел[44].

Чем глубже мы продвигались, тем более туманился мой взор и менее твердым делался шаг. Наконец достигли мы точки, у которой священники в черных колпаках расступились, образовав проход к месту, где река Стикс преграждала дальнейший путь. Между ними узрел я Харона, стоящего в своем маленьком коракле[45]. И хотя пса видно не было, до слуха моего доносился вой Цербера.

На перевозчике был лишь потрепанный плащ, судя по виду его, никогда не чищенный, и предположение сие подтверждала его грязная, спутанная седая борода. Не проронив ни слова, сивилла забралась в утлое суденышко, и я ступил за ней следом, оставив жрецов на берегу.

Так выбрал я свой путь.

Виа Делла Датариа

Рим

Инспектор Санти Гвельмо, capo, le Informazioni e la Sicurezza Democratica[46], снял очки и, повернувшись к окну своего расположенного на третьем этаже кабинета, посмотрел вниз на Квиринальскую площадь с ее обелиском и фонтаном между статуями близнецов, Кастором и Поллуксом. Пройдя взглядом через площадь, он заметил карабинеров в парадной форме, стоящих навытяжку у входа в Квиринальский дворец, в котором когда-то размещался папа, а ныне располагался президент, человек, безопасность которого, наряду с безопасностью всей страны, Гвельмо поклялся оберегать.

Шеф — Гвельмо нравилось, когда его так называли, — перевел взгляд на ручной работы стол с кожаной столешницей, принадлежавший, по слухам, Виктору Эммануилу II, первому королю объединенной Италии. Роялистские чувства вышли из моды после того, как последний Виктор Эммануил уехал из Рима в преддверии решающего наступления союзников на город. Стол пребывал в забвении, пока Гвельмо не отреставрировал его, и если не вернул к прежнему блеску, то по крайней мере повысил в статусе, поскольку прежде он занимал место в кабинете мелкого бюрократа.

Снова надев очки, Санти Гвельмо вернулся к бумагам, присутствие которых на столе выглядело совершенно неуместным. Взяв верхнюю папку, он опустился в кожаное вращающееся кресло.

Как главе службы безопасности, ему надлежало заботиться о… да, безопасности страны. Оберегать ее от вторжений, диверсий, инфильтраций, хотя представить, кто именно будет все это делать, было нелегко. Как-никак за последние шестьдесят лет в Италии сменилось шестьдесят правительств. В парламент избирались фашисты, коммунисты, социалисты и всякие прочие, включая даже порнозвезду[47]. В этой стране каждый, кто получал свои пятнадцать минут славы, мог стать президентом.