– Боже, как Александрин может с ним просиживать целые вечера, он же несносен! Глуп, как пробка, без конца говорит одно и то же. Выучил у Пушкина две строчки и у Веневитинова – три и тычет ими к месту и не к месту! К тому же у него ужасные духи – не то резеда, не то скислое молоко! Неужто он ей в самом деле нравится?!

Вера молчала, понимая, что впервые Александрин уделено столько мужского внимания и неопытная девочка вполне могла потерять от этого голову. Дело стремительно катилось к предложению руки и сердца. Видя это, Вера написала одной из своих бывших институтских подруг в Калужскую губернию. В письме она расспрашивала о господине Казарине. Но время шло, а ответа всё не было.

– …и я теперь просто не знаю, что делать! Мы с госпожой Лизницкой не виделись с самого выпуска. Она могла уехать, продать своё имение, наконец, не дай бог, захворать… А выдать Александрин за человека, о котором никто ничего не знает… К тому же он мне крайне не нравится… Это было бы безнравственно.

– Ясно же, что этому Казарину нужно приданое Александрин, – важно пожал плечами Сергей, польщённый тем, что мачеха впервые обратилась к нему за поддержкой. – Может, сказать ему по секрету, что покойный родитель ничего Александрин не оставил?

– Поздно. Она уже обо всём ему разболтала. И о деньгах, и о деревне в приданом. Я вот о чём хотела просить вас… Помнится, вы мне говорили, что ваш приятель Стасов родом из Малоярославецкого уезда? У вас ведь, кажется, отпуск до самого февраля? Не могли бы вы съездить в Малоярославец и разузнать поболее об этом Казарине? Он что-то говорил о тамошнем имении. А там ведь и до Калуги рукой подать…

– Выезжать прямо завтра, маменька? – нерешительно спросил Сергей.

– Я не настаиваю! Если у вас другие дела…

– Ни в коем случае! Еду утром! У Стасовых меня знают по Ванькиным письмам и примут с радостью. Там, кажется, маменька, две тётушки и пять сестёр. Сверх того, по взводу приживалок у каждой – так что вызнаю всё, что нужно!

– Ну, на такую удачу я и рассчитывать не могла! – с облегчением сказала Вера. – С богом, поезжайте завтра же! И если выяснится, что господин Казарин – порядочный человек, я даю согласие на брак.

– Просто не верю грядущему счастью, – серьёзно заметил Сергей, и Вера против воли улыбнулась. Она протянула пасынку руку для прощального поцелуя и уже поднялась, чтобы уйти, когда Сергей спросил:

– Маменька, что бы вы сказали, если б я сделал предложение Варе?

– Я бы сказала, что решать это должны только вы сами. – Вера сразу же вернулась, села на край кровати, внимательно посмотрела в лицо Сергея. – Я ни о чём не стану вас расспрашивать… хотя догадываюсь о многом. Но вы взрослый человек и уже не обязаны мне отчётом.

– Маменька, вы имеете право… – даже в сумраке комнаты было заметно, как он смутился. – Я никогда не утаил бы от вас…

– Тем не менее. Et bien, если вы захотите жениться на Варе – я отвечу, что это ваше право, и благословлю ваш союз. Я люблю и уважаю Варю, давно её знаю – это редкая девушка. Думаю, другой такой вы более не встретите. Но вы должны осознавать, чем станет ваша жизнь после этого брака.

– Не понимаю!

– Думаю, хорошо понимаете. У Вари огромный талант, замечательная душа. Она, так же, как её покойный батюшка, глубоко порядочна. Я уверена, что вы были бы счастливы с нею всю жизнь. Даже ваш норов бешеный она смогла бы сдержать… Но надо помнить, что она бывшая крепостная вашего отца. Вас с ней не примут в обществе. Вы не сможете показаться ни в одной знакомой семье.

– Велика честь! – вспылил Сергей. – Мне совершенно не нужны эти соседи-индюки с их курами-жёнами! Счастлив буду никогда не слышать их разговоров о сенокосе и навозе! Между прочим, они сами через одного имеют… Уж право, совестно говорить при вас, но…

– Я знаю, что вы имеете в виду. Но одно дело – крепостные… привязанности, и совсем другое – законный брак. Общество будет для вас закрыто. Думаю, что и карьеру в полку вы не сможете сделать.

– Так выйду в отставку и займусь Бобовинами! Пора уже снять с ваших плеч этот камень.

– Буду, право, рада, но… Неизменно пойдут сплетни, разговоры… Серьёзного вреда вам, разумеется, нанести не смогут, мы слишком богаты и знатны для этого… Но неприятностей будет много. Как бы вы через полгода не прокляли свой брак и меня – за то, что позволила его.

– Этого никогда не будет!

– Не люблю я слова «никогда», – грустно улыбнулась Вера. – И посему советую вам – не спешите. Кстати, Варя знает о ваших намерениях? Вы уже виделись с ней?

Яростное сопение было ей ответом. Избегая взгляда мачехи, Сергей мрачно смотрел в стену.

– Вижу, Серёжа, вы опять наделали глупостей, – не дождавшись ответа, медленно сказала Вера. – Что ж… Не буду расспрашивать. Полагаю, что бессмысленно. Вы уже не мальчик. Скажу лишь, что, если вам будет нужна моя помощь – я всегда к вашим услугам. А насчёт союза с Варей… Не помню, говорила ли я вам, что мой брат Михаил чуть было не женился на беглой крепостной крестьянке своего друга?

– Отчего ж не женился? – сквозь зубы спросил Сергей.

– Да вот незадача, она любила другого и не согласилась.

– Кто же был тот другой? Тот самый его друг?

– Нет. Обычный парень из тех же крепостных. Между прочим, она сейчас идёт на каторгу… – Вера вздохнула и некоторое время сидела молча, не замечая взволнованного взгляда пасынка.

– Так что на вашем месте, Серж, я прежде всего подумала бы – пойдёт ли Варя за вас. Ведь она художница. Вряд ли её прельстит мысль сидеть безвылазно в Бобовинах, бегать с ключами на поясе и следить за работами. Я видела её картины. Скоро о них заговорят. Поразмыслите об этом, мой милый.

Сергей вспыхнул, хотел было возразить, но дверь уже закрылась за мачехой. Язычок свечи забился от сквозняка, и по стенам, тревожные, запрыгали тени. Страшно выругавшись сквозь зубы, Тоневицкий ударил кулаком по столу и навзничь повалился на постель.

Две недели Москву заваливало снегом. Сугробы поднялись выше окон низеньких домов в Замоскворечье, улицы покрылись ухабами. Днём и ночью с низкого неба валились и валились пушистые хлопья. Только к Крещению тучи убрались и ударил мороз.

Варя проснулась ранним утром от холода. За ночь её маленькую комнату совсем выстудило. Сквозь затянутые ледяным узором стёкла едва пробивался блёклый рассвет. Вся дрожа и бормоча сквозь зубы: «Матерь господня, сейчас-сейчас…», Варя спрыгнула с постели и принялась растапливать печурку. Дрова, к счастью, сразу же схватились и затрещали. Вскоре по маленькой комнате поплыло тепло, заворчал маленький чайник. Вспомнив, что чай накануне вышел, Варя нырнула за печь и извлекла оттуда полотняный мешочек с травками, собранными летом в Бутырской слободе. Вздохнув, она вспомнила пустынную московскую окраину, так похожую на её родное Тришкино. Косогор, усеянный цветами, заросли иван-да-марьи, розовое озерцо иван-чая возле крошечного прудика, над которым в июльском зное дрожали стрекозы, высокое синее небо… «Скоро опять всё будет! – утешила она себя, поглядывая в окно на сугробы. – Году уж поворот был… День прибавился, и Крещение минуло. Совсем весна близко!»