— Если вам понадобится моя помощь, милорд, позвоните, и я сразу приду.

— Я нисколько не сомневаюсь в этом, Трэвис, — ответил граф. — Спасибо тебе за все.

Камердинер помог ему раздеться и накинуть длинный роскошный халат, великолепие которого производило несколько странное впечатление в стенах маленькой, скромной гостиницы. Пройдя в спальню Калисты, граф проверил, приготовлено ли на ночь все, что может ему понадобиться, все ли у него под рукой.

Лекарства, прописанные доктором, выглядели не слишком аппетитно, но граф надеялся, что они окажутся весьма полезными.

На столике у кровати стоял свежеприготовленный лимонад на тот случай, если Калиста придет в себя и попросит пить; по настоянию графа хозяйка прислала только что сваренный, питательный бульон; его поставили в корзинку с сеном, чтобы он не остыл.

Граф прекрасно помнил, как голоден был Кентавр, когда девушка отослала лошадь в его конюшни, и он не сомневался, что она истратила все свои деньги, до единого пенни, прежде чем принять такое отчаянное решение и прийти на берег Серпентина.

Бульон, как сообщила хозяйка, был гораздо более питательный, чем полдюжины бифштексов, и, когда на кухне его сняли с плиты и поставили в корзинку с сеном, он еще кипел. Граф был уверен, что он еще не скоро остынет, не раньше, чем через несколько часов.

Калиста опять застонала и беспокойно задвигалась, разметавшись на подушках.

Она попыталась сбросить с себя одеяло, но граф бережно укрыл ее снова, зная, что тепло сейчас — самое главное для нее.

В небольшой спальне с низким потолком было довольно жарко, и ночь, к счастью, тоже стояла теплая.

После ухода врача граф побеседовал с Чарльзом Грином; от него он узнал, что ночью на той высоте, куда поднялся шар, было невероятно холодно.

Чарльз Грин и двое товарищей, летевших с ним, закутали девушку в теплые пледы, которые были у них с собой, а один из них даже отдал ей свой подбитый мехом шлем.

Граф от всей души поблагодарил воздухоплавателя; он понимал, что для аэронавтов Калиста была докучным бременем, лишней обузой, хотя Чарльз Грин иногда брал с собой в полет женщин.

Его собственная жена была опытным аэронавтом и сопровождала его почти во всех перелетах.

Воздухоплавателям не терпелось поскорее попасть в Париж, чтобы передать письмо лорда Пальмерстона министру иностранных дел Франции, а также вручить французским журналистам статьи и заметки с описаниями коронации, которые они привезли с собой специально для парижских газет.

Не успели они закончить свой обед, как в гостиницу прибыли высокопоставленные правительственные чиновники. Они обратились к мистеру Грину с приветствиями и заявили, что Париж восторженно аплодирует его новому достижению в воздухе, а премьер-министр готов принять его, как только он прибудет.

Все тут же засуетились, спеша поскорее уехать и не обращая больше особого внимания на Калисту; граф понял, что они рады избавиться от ответственности. Он подумал, каково пришлось бы ей, если бы его здесь не было.

Хозяин гостиницы и его жена сразу поняли, что перед ними аристократ и притом — человек не бедный, а потому просто из кожи вон лезли, чтобы ему угодить, ревностно выполняя все его распоряжения.

Не только его верный камердинер Трэвис вызывался дежурить у постели Калисты; свои услуги предлагала и горничная, и даже сама хозяйка. Но граф ни за что не хотел расстаться со своими правами, никому не уступая места у постели больной, твердо решив целиком и полностью взять на себя все заботы о ней.

Глядя, как тревожно она спит, как мечется на подушках, точно не находя удобного положения, он еще раз ощутил ее слабость и незащищенность.

И снова его захлестнуло такое страстное желание быть рядом с ней, защитить от всего на свете, какого он никогда прежде не испытывал. Он хотел уберечь ее не только от невзгод и лишений, от страдания физического, но и от сердечных мук и терзаний, от страдания душевного. Он хотел оградить ее от всего плохого, что только есть в мире, не позволить ни обидам, ни боли коснуться ее, нарушить ясный покой ее души, и он знал, что до тех пор не сможет обрести счастья, пока она не станет его женой.

Светлые, легкие завитки волос упали ей на глаза, и он, нежно склонившись над нею, мягко и бережно убрал их с ее лба.

— Мне… х-холодно, — еле слышно пробормотала она в забытьи, — мне так… холодно! Я падаю! Я боюсь… упасть!

— Все хорошо, не бойся! — проникновенно проговорил граф. — Тебе тепло, с тобой ничего больше не случится, успокойся, Калиста, не бойся, ты не упадешь. Теперь ты в полной безопасности, и я здесь, с тобой. Успокойся, все хорошо!

Сбрасывая одеяло, она вдруг резко рванулась в сторону и громко закричала:

— Держите вора! Остановите его!.. Помогите!.. О, пожалуйста, прошу вас, остановите его, остановите!

Итак, он оказался прав в своих предположениях: ее обокрали. Тихо и ласково он начал успокаивать ее:

— Не волнуйся, Калиста, спи! Тебе больше не о чем тревожиться! Успокойся, тебе ничто больше не угрожает, все позади!

— Кентавр… Кентавр… что же нам теперь делать? — Она говорила чуть слышно, и голос ее, как заметил граф, звучал робко и испуганно. — Ты голоден… О, дорогой мой… Я не могу этого вынести, ты не должен голодать… я тоже хочу есть… но у нас нет денег… совсем ничего… ни пенни! — Девушка на минутку умолкла, потом снова заговорила:

— Я… люблю… его! Я люблю его… Кентавр, но я не могу сказать ему об этом… Он не хочет быть ничем связанным… Ему нравится быть свободным… Он не должен узнать… Он никогда не должен узнать… никогда… что я… люблю его.

Голос ее звучал так надрывно, в нем слышались такая мука, такая боль, что граф, не выдержав, наклонился и обнял ее.

Она отчаянно рванулась и прижалась к нему, пальцы ее изо всех сил сжали край его парчового халата.

— Помоги мне… Кентавр, — прошептала она. — Я так несчастна… я в отчаянии… мне так плохо без него! Но мы с тобой ничего не можем сделать… ничем тут не поможешь… мы можем только уйти… Моя любовь будет только помехой., если он узнает, это будет мешать ему… Нет! Я не могу этого вынести, только не это! Не могу… вынести…

Граф крепче сжал ее в своих объятиях, а она продолжала говорить так тихо, с таким безнадежным отчаянием в голосе, что сердце его разрывалось, когда он слушал слетавшие с ее губ невнятные слова.

— Он никогда… никогда… не должен узнать об этом. Это должно остаться… в тайне. Он прав… он совершенно прав. Кентавр… мы с тобой не можем… прожить самостоятельно. Ты голодаешь, и я тоже очень хочу есть… Если я отдам тебя ему… он позаботится о тебе.

Она тихонько вздохнула, и острая невыносимая боль пронзила сердце графа, когда она прошептала:

— Без… тебя и… и без него, Кентавр. «мне больше ничего не нужно! Мне остается только… умереть, Кентавр… умереть…