Она всё ещё думает, что это розыгрыш или шутка. Не хочется её расстраивать. Но пусть поживёт иллюзиями, пока это возможно.

— А теперь опять ломать голову, как её вызволить, — сокрушается Ника.

— Большинство девушек мечтают выйти замуж, — несу жуткую банальщину, пытаясь поддержать разговор, а сам смотрю на её руки, что держат чашку. Это самое безопасное зрелище. И лучше не поднимать глаз, чтобы не видеть, как халат мягко облегает её грудь. Не видеть её губ и глаз.

— Ну, Тинка не большинство. У неё фобия. Ей всё кажется: выйдет замуж, сразу станет скучно жить.

— С Ильёй она быстро забудет о скуке.

— А, по-моему, они слишком одинаковые. Поубивают друг друга, — возражает Ника. Вот меньше всего меня сейчас заботит личная жизнь среднего брата.

— Пойдём спать. Поздно уже.

Ника вздыхает. Моет чашки. Затем отправляется в душ, прижимая к груди пакет с купленными мною принадлежностями. По её глазам я понимаю, что девочки никогда не меняются. И все эти бутылочки и баночки — то, что нужно.

Я слушаю, как шумит вода и, обзывая себя дураком, стелю себе в большой комнате. Вот уж не думал, что способен на такое непонятное благородство.

— Побудь со мной, — просит она, застыв на пороге. Я и не слышал, как она вышла из ванной. Мои тапочки у неё на ногах смотрятся забавно.

— Почитать тебе сказку на ночь? — хотел съязвить, но не получилось. Вышло как-то хрипло и с подтекстом.

— Просто полежи рядом. Я не очень люблю чужие квартиры, а за последнее время только то и делаю, что сплю в чужих кроватях.

Это не лукавство и не притворство. Ника такая, как есть. И поэтому не хватает духу ей отказать. Я уже и забыл, когда лежал рядом с девушкой полностью одетый. Она кутается в одеяло, устраивается поудобнее, а я слушаю, как она двигается и дышит.

Я закидываю руки за голову и жду, пока она заснёт, чтобы потом встать и уйти. Иначе ночь превратится в пытку. Но когда Ника затихает, я уже впадаю в полудрёму и не хочу никуда уходить. Хочу быть рядом. Вдруг ей ночью станет хуже? Лучше быть под рукой и помочь. И с этими мыслями проваливаюсь в сон без сновидений. Глубокий и благодатный. Я очень мало спал на этой неделе.

Ночью я замерзаю и чувствую, как Ника заботливо накрывает меня одеялом. Хочется возразить, но под одеялом так тепло. И она — рядом и далеко одновременно. Поэтому поворачиваюсь на бок и сплю до утра.

Наверное, я проснулся от её взгляда. Лицо её близко-близко. Глаза её светятся мягко и сонно. Ресницы такие пушистые и густые, что хочется потрогать, чтобы убедиться в их натуральности. Да кому я лгу?.. Просто хочется прикоснуться. Ощутить тепло её кожи. Притронуться к губам. И не только пальцами.

Она первой протягивает руку и делает то, о чём я только что мечтал: касается моей небритой щеки. Гладит кожу.

— Ника, лучше не надо, — накрываю её ладонь своей, хочу остановить, а сам уже целую мягкую ямочку, туда, где кожа наиболее чувствительна.

— Иди ко мне, — протягивает она вторую руку, и у меня отключаются тормоза.

Я целую её наконец-то. Сминаю эти губы, погружаясь в вихрь невероятной силы. Вжимаюсь в её тело — такое податливое и горячее — и не могу оторваться ни на миг. Я уже давно твердокаменный, как гранитная стела. Ещё со вчера. Или раньше. Или всегда, когда она рядом. Боже, только бы не натворить бед. Не напугать её.

Но Ника и не собирается отстраняться. Её руки — смелые и нетерпеливые — стягивают меня футболку, опускаются ниже и, пробравшись через штаны и бельё, сжимают мои ягодицы. Кажется, я сейчас кончу не начиная.

Она стонет, и голос её подстёгивает, будоражит, заводит, хотя куда уж сильнее. Раздеваю её и жадно обхватываю грудки-мячики руками. Как я об этом мечтал. Прокладываю дорожку поцелуев по шее и глажу, ласкаю соски. Она выгибается сладко, трётся бёдрами о восставшую плоть. Я запускаю руку в её трусики. Горячая. Влажная.

Нежная. Моя.

Пальцы мои движутся, как заведённые. Вверх-вниз, вверх-вниз. До тех пор, пока она не напрягается, как шёлковая нить — такая прочная и такая скользяще-нежная, и не начинает дрожать, не в силах сдержать волны оргазма, что накрывают её и укачивают, несут за собой на самом высоком гребне.

Упоительные стоны. Как музыка. Как страстная песнь, которую она поёт для меня. И, чёрт побери, я больше не собираюсь делить это откровение ни с кем!

Стягиваю с Ники трусики, обнажаюсь сам. Больше нет сил терпеть, да и не нужно. Она обхватывает меня ногами и притягивает к себе. Целует в губы и раскрывается так доверительно и откровенно, что иду на её зов, чтобы раствориться в ней без остатка.

Это как качели, несущие на сумасшедшую высоту и бросающие вниз. Это как залезть на небоскрёб без страховки, чтобы ощутить эйфорию и головокружение. Кинуться в пропасть и, не долетев до дна, быть спасённым мощной струёй, что бьёт из-под земли и выносит тебя наружу, к свету и солнцу.

— Дима, — шепчут её губы, а вздох превращается в долгий стон. Она движется вместе со мной, всё быстрее и быстрее, пока не сдаётся, получив мощную разрядку. И я окончательно теряю голову, вторя её стонам, идя за нею вслед, достигая пика, за которым — невероятная сладкая мука и слабость.

Я наваливаюсь на неё всем телом, придавливаю всем весом и хочу быть ещё ближе, ещё глубже, хоть это и невозможно. Последним усилием воли переворачиваюсь на спину, увлекая Нику за собой. Она лежит на мне, и я снова целую её в губы затяжным, как прыжок с парашютом, поцелуем.

Её волосы, как ширма, укрывают нас, отрезая от всего мира. Её дыхание. Её глаза — блестящие и влажные.

— Всё хорошо? — шепчу и глажу по горячим щекам.

— Всё замечательно, — шепчет она в ответ и пристраивает голову на моём плече. И от этой простой доверительности хочется сделать что-нибудь безумное. Купить вагон цветов. Осыпать её лепестками роз с головы до ног. Налить полную ванную шампанского и искупать, наблюдая, как пузырьки ласкают её кожу…

Звонок в дверь разрушает ещё не оформившиеся мечты. Ника напрягается. У неё — большие испуганные глаза. Вздыхаю тяжело. Это только свои — никто другой не пройдёт кордон бдительного консьержа.

— Пора в реальность, — улыбаюсь ободряюще и осторожно поворачиваюсь, бережно укладывая её на смятые простыни. — Ты полежи, я быстро, — вскакиваю, натягивая футболку и штаны. Но Ника тоже одевается и судорожно начинает продирать спутанные волосы.

Я бы сказал ей, что это бесполезно: зацелованные вспухшие губы и нежная кожа, оцарапанная моей щетиной, выдают её с головой, но молчу, не желая расстраивать.

Открываю дверь с твёрдым намерением послать в преисподнюю любого, кто так настойчиво жмёт на звонок. Но у чёрта, что стоит на пороге моей квартиры, свои собственные планы.

— Нельзя заставлять меня ждать так долго! — заявляет моя драгоценная бабушка и решительно входит, подвинув меня плечом. — На! — протягивает увесистый пакет.