— Залп!..

Снова рябь приближающихся отметок. Десятки тысяч плазменных «дробинок» и всего тринадцать секунд до контакта.

Удар! Денис не почувствовал ничего. Просто свет померк и по телу разлилась блаженная истома. И гулкий голос, зовущий его по имени. Божественный голос, не представимо прекрасный:

— Денис!..

Он со стоном втянул воздух и вскрикнул от пронзительной боли в груди. Похоже, удар был столь силен, что привязные ремни сломали ему пару ребер. Денис закашлялся, и внезапно мир перед ним окрасился в розовый цвет. Лопнули сосуды в глазах? Но краснота висела перед ним мелкими красными точками. Оказывается, он просто забрызгал стекло шлема собственной кровью.

Боль и тошнота начали отступать, медсистема скафандра уже работала, накачивая его препаратами, стягивая сломанные ребра, очищая кровь от токсинов.

Наушники вновь каркнули сиплым и наполненным болью голосом Стюарта:

— Денис, очнись!

— Очнулся.

В голосе навигатора послышалось облегчение:

— Слава богу, я боялся, что, кроме меня, никто не выжил. Командир и бортинженер молчат!

«Размечтался!» — Денис встряхнул головой, разгоняя остатки тумана, и посерьезнел:

— Временно принимаю командование! Навигатор, определи наше местоположение!

Сам он на секунду зажмурился, приводя в порядок голову, и, открыв глаза, пробежался взглядом по экранам. Хреново-то как! «Дробина» попала в левую часть лобовой проекции, пробила броню, прошла через капитанскую рубку, резервный бак с рабочим телом и основательно повредила обмотку левого двигателя. Кроме того, тревожные огоньки горели на схеме возле левого оружейного отсека. Индикаторы его суматошно меняли цвет с красного на желтый и обратно — системе никак не удавалось определить степень повреждения. На всякий случай Денис заблокировал управление тремя размещенными там ракетами.

— Дэн, мы в семи тысячах от цели, отклонение траектории полградуса. Что с кораблем?

— Хреново. Командир, скорее всего, мертв.

Голос Стюарта предательски дрогнул:

— В смысле?

— Отсек разрушен. Еще у нас больше нет левого двигателя, и мы потеряли тридцать процентов рабочего тела.

— Корабль управляем?

— Сейчас проверю.

Такшип мог летать без одного двигателя. Изменяемый вектор тяги главных плюс два маневровых двигателя на концах «крыльев» позволяли вполне уверенно держать курс одним маршевым. Беда была в другом. Денис не знал, насколько повреждены конструкции корпуса. Тяга левого маневрового двигателя вполне могла разорвать ослабленные попаданием шпангоуты. И тогда конец: летать на одном основном и одном маневровом движках, расположенных на одной стороне, — задача невыполнимая. Корабль просто закрутит.

И времени на проверку почти не оставалось. Хотя Денис пробыл без сознания считаные секунды, этого хватило, чтобы уцелевшие такшипы, начав разгон, ушли вперед на две сотни километров.

— Стю, молиться умеешь?

— Нет.

— Зря, нам бы очень пригодилось.

Развернуть вектор тяги уцелевшего двигателя максимально вправо, левый маневровый — на компенсацию. Ну, поехали! Денис предельно осторожно толкнул сектор тяги. Такшип повело влево. Так, теперь увеличить тягу левого маневрового, правый — на противотягу. Ускорение потихонечку росло, и когда Денис вывел сектор тяги на максимум, такшип, немного рыская на курсе, стал ускоряться на двух гравах. Денис облегченно откинулся в ложементе и, счастливый, расхохотался:

— Живем! Стю, переключи управление легким оружием на свою консоль.

— С навигацией справишься?

— На глазок!

И не было времени горевать о командире или беспокоиться о полетных характеристиках изуродованного корабля. Они выходили на дистанцию стрельбы.

— Дэн, детонация торпед через пять секунд!

Впереди, возле багровой «ромашки» щита полыхнуло около десятка ослепительных, но небольших звездочек. Летящие впереди торпеды, как и в прошлый раз, пытались пробить, развеять газовое облако.

Навстречу подлетающим торпедам неслись десятки тысяч плазменных «дробинок». «Эсминцы» теперь даже не скрывались за щитом, выплевывая дробовые снопы через каждые пятнадцать секунд. И попадали. Одна за другой гасли отметки приближающихся торпед. Но все равно их было еще очень и очень много.

«Эсминцы», видимо сообразив, метнулись под защиту щита. Центральный сегмент, изрядно взболтанный взрывами, уже рассеивался, остывая, но лепестки по-прежнему оставались неповрежденными. Но на этот раз подобная защита уже не являлась идеальной. На такой дистанции у торпед еще оставалось рабочее тело, а, следовательно, они могли маневрировать, донаводясь. Конечно, головки самонаведения изрядно ослепленные недавними взрывами не давали особой точности. Однако плотный строй укрытых за щитом аспайров по-прежнему работал против них. Когда между твоими кораблями жалкие десятки километров и в ордере начинают рваться двадцатимегатонные боеголовки, становится довольно жарко.

Денис даже не думал считать разрывы. В основной волне торпед, детонация была почти одновременной, да и комп считать умел гораздо лучше. Всего сдетонировало семьдесят три боеголовки.

Это было красиво. Когда прорвавшиеся сквозь распухающий остывший щит торпеды сработали на оказавшуюся поблизости массу. Значительную массу. На массу второго щита. Тонкого, холодного и поэтому оставшегося незамеченным за громадой основного.

Тускнеющие клубы еще недавно идеально круглого щита полыхнули изнутри ярчайшей вспышкой, еще одной, еще и еще. Детонации сливались одна с другой, мерцая, будто гигантский, непредставимый по мощи стробоскоп. Программисты флота ошиблись с настройками самоликвидаторов. И все торпеды, направленные в центр вражеского флота, взорвались, не причинив тому ни малейшего вреда. Двадцать мегатонн с сорока километров лишь обласкают броню тяжелого корабля потоками яркого света. Разве что радиация могла нанести вред, но композиты, значительно снижающие излучение, были известны даже людям, и глупо было считать аспайров отстающими.

Из двадцати двух торпед, направленных облетать щит, семи улыбнулась удача. Одно прямое попадание, испарившее «эсминец», и шесть достаточно близких, чтобы причинить еще пяти серьезные повреждения. Оставалось еще семь «эсминцев» и полностью целые, разве что со сбитой краской тяжелые корабли. Исход боя, похоже, был предрешен.

— «Один четыре», это «два первый». Можете вести бой?

Денис разлепил пересохшие губы. Лекарства могут убрать боль, они могут даже придать бодрость и боевой дух, но еще не придумано лекарство, способное сделать это с комфортом.

— Ответ положительный, «два первый». Что с лидером?

— Лидер уничтожен, я принял командование.

— Понял вас, «два первый». В меня попали.