Ритка, плача, закуривала. Будто ее собственной кровью омыли гроб. Будто она сама родила Ярославцевастар шего и Ярославцева-младшего — не они ли кричали, вырываясь из ее недр? И пока засыпали расширенную уже яму рыхлой землей, все внутри у нее болело. Это Митя, Митя превратил ее, холодную и равнодушную охот ницу за блестящим металлом, в страстную женщину

— и теперь все она воспринимала сердцевиной своего

нутра, той жаркой частью ее тела, что вынашивала дважды жизнь — и исторгала ее с собственной кровью.

Сигарета гасла, спички отсырели, а зажигалку она забыла в другом плаще. Утром шел дождь. Но ей удалось закурить, она нервно вдохнула дым, закашлялась — и тут мистическая мысль посетила ее: она ведь так часто представляла, как хоронит Митю, Боже мой, прости ты ее, Гос поди, но вот на самом деле хоронят, но не его, а брата его, Сергея, точно судьба услышала ее жажду, вняла ей — но заменила в последний момент одного на другого.

Господи, подумала она, прости меня, Господи.

Старая ее деревенская бабка часами простаивала на коленях перед иконой в углу избы. Надо окрестить Майку. Сходить в церковь и окрестить.

А вскоре на дачном участке закипела работа; Мура пригнал, как он выразился, надежных мужиков, выяснилось, что и в самом деле Сергей почти закончил второй этаж, явно кто-то из собутыльников помогал ему, косые стены они оклеили обоями, получилось симпатично, но Муру не удовлетворило: не по высшему уровню! Первый этаж он тоже решил перестроить, правда, чертежик нарисовала Наталья, но детали разработает исключительно Мура.

— Кипит, кипит страда! — хвастался он, позвонив вечером из поселка. — Старый сортир уже сломали, сделаем в доме, как у белых людей! Чистота — залог здоровья. Он начал строить баньку. Феоктистов привез камни, бак, трубы, эх, житуха будет, красота! Мура ликовал. Наташа приехала, посмотрела: да, строят хорошо. Еще бы самого Феоктистова не видеть и хвастливого бреда Муры не слышать. Пусть делает каждый, что умеет, рассудительно возразил Митя на ее жалобы, отнесись к этому философски; пальма на юге — обычна, в кадке — вульгарна, а на самом деле она никакая, так и человек: в пивном деле Феоктистов — король, для тебя — просто торгаш, а в сущности — он никакой. Но он будет таскаться на дачу,

плаксиво сказала Наталья, покусав губы, и я обязана буду его принимать. Не загадывай, сестра, Митя усмехнулся, сегодня в калейдоскопе один узор, а тряхнет его чья-то рука — и узор иной. Мура говорил, кивнула она, что и сам боится, в нашей стране в любой момент могут тряхонуть, поэтому торопится сколотить капитал. Урвать, пока деньги прямо на дороге валяются, — вот его цель. Мне бы радоваться, ведь муж, а мне противно!..

— Я о другом. Или почти о другом.

— То есть ты предлагаешь мне на все закрывать глаза? То есть, внутренне презирая, просто использовать их, делая вид, что я считаю какого-нибудь Феоктистова королем? Так? Но это же ложь! — она запнулась. — И ложь безнравственная!

— Не волнуйся, сестра, — Митя потрепал ее по плечу.

— Ты вполне можешь никого не обманывать и никого не использовать. У тебя есть свобода выбора. — Он улыбнулся.

— А Феоктистов не пропадет! Но сегодня он — король, а завтра окажется на том самом месте, на котором и должен быть — разбогатевший продавец пива…

— Но как долго этого завтра ждать?!

— Не майся ненужной рефлексией — пусть он помогает строить баню, пусть покрикивает на Муру. Значит, ему это выгодно, раз он за работу взялся. У них с Мурой своя игра.

— Я вот все переживаю, правильно ли я сделала, что отдала сад Томе, а нам оставила дачу? Кирилл, конечно, сможет жить у нас каждое лето…

— Тома — прекрасный садовод, она, между прочим, часть урожая уже несколько лет тайно от нашей семьи реализовывала на рынке. А Кирилла запишите собственником четверти дачи, вот и все. И совесть твоя успокоится.

— Откуда ты узнал, что Тома торговала овощами?

— Сам увидел случайно, вот и все.

— И никому не сказал!

— Все нужно говорить вовремя.

— Митька! — Наталья поглядела на него с каким-то детским испугом. — Я никогда бы не предположила, что в сложной ситуации, причем ситуации совершенно бытовой, именно ты сможешь расставить все по местам!

— У меня школа, — он засмеялся, — я так давно общаюсь с Леней — мог же я кое-чему не только научить его, но и сам от него чему-то научиться, не считаешь же ты меня совсем тупым?

— Но я считаю, что Ритка твоя — пустышка!

— Не говори так. — Он нахмурился. — Возможно, все люди вообще — единый организм, и то, что психологи называют бессознательным, — наша общая духовная материя, просто в одних она гуще, сконцентрированней, а в других прозрачней. Рита есть Рита.

— Но, прости, о чем с ней можно говорить?

— А с женщиной вообще не нужно говорить! Шутю. И вообще, ты просто ревнуешь, сестра!

— Но, по-моему, — Наталья вдохнула воздух, — ты к ней охладел! Точно туман пролетел, осев мелкими капельками на его лице. Он не ответил.

— Митя, — заговорила она вновь, — когда по участку шныряют эти сомнительные Феоктистовы, мне кажется, что наша дача уже не та, они заглушают какую-то нежную мелодию нашего детства! Ну, что ты улыбаешься? Это ведь ужасно — сейчас они везде! И там, где сидела наша бабушка с книгой, где вели мы с ней вечерние беседы, где ты делал свои первые наброски, — всюду они! Они! Только они!

— А ты воспринимай их как фантомы: возникли, достроили дом — и вскоре испарились.

— Скорее бы!

— И вообще, ты слишком дурно к ним относишься: они — очень живые и очень сентиментальные люди, хотя всё, что лишено утилитарного смысла, для них не существует. Представляешь, какая плоская реальность, в которой они движутся, их можно и пожалеть. Их агрессивность от близости к первобытности, которую они еще в себе не изжили… Но верят, я тебя уверяю, в романтическую любовь, ту пошлую романтическую любовь, вос петую плохими шлягерами… Им суждено еще множество воплощений, чтобы наконец хоть что-то начать понимать. А Феоктистов, — Митя опять засмеялся, — вспомнишь мои слова, еще тебе признается в пылких чувствах!

— А где будешь ты?

— Я уезжаю через неделю. Суздаль, Владимир… Золотое кольцо!

— Вот почему ты нарисовал золотые кисти куполов! Да?

— Они мне снятся и снятся.

— А мне сегодня приснилось, — вспомнила она, — что я прихожу с Мурой в какой-то магазин, нас встречает женщина, по виду, знаешь, из серии роскошных блондинок, уводит Муру, а я жду их, жду, он из двери выглядывает, говорит: я тут за товаром — и вновь исчезает, а я жду, жду — так и не дождалась, вышла из магазина, вроде это раннее утро, иду к остановке автобуса, автобус подъезжает, я почему-то сначала медлю, а потом бегу к нему, боясь опоздать, заскакиваю, но обнаруживаю, что потеряла туфли, и вроде в салоне я совсем одна, но, приглядевшись, замечаю мужчину… он понравился мне во сне. И просыпаюсь. * * *