Поведение принцессы Елизаветы с каждым днем становится хужеи хуже: она без стыда делает вещи, которые заставляют краснеть даже наименеескромных.

О Петербурге здесь совершенно забыли и мало-помалу начинаютзабывать и обо всем хорошем, что сделал великий Петр Первый; каждый думает освоем собственном интересе и никто об интересе своего государя. Посему этотдвор теперь настоящий Вавилон, все негодуют на князя Алексея Долгорукого, отцафаворита, который, под предлогом развлечь его царское величество и удалить егоот случаев видеть принцессу Елизавету, каждый день выдумывает для него новыезабавы и новые выезды. Это он делает по четырем причинам: чтобы иметь егосовершенно в своей власти, чтобы внушать ему старые русские правила ивозбуждать в нем род ненависти к спасительным учреждениям и законам ПетраПервого; мало-помалу склонить его жениться на одной из своих дочерей — и чтобыотсутствием уменьшить в его глазах значение барона Остермана, потому что онбоится, и не без оснований, что этот мудрый министр не имеет другой мысли, какпомочь воспитать своего государя в правилах его деда, а потому может побудитьего не только переехать на жительство в Петербург, но и жениться накакой-нибудь иностранной принцессе.

Фаворит не одобряет поведения своего отца, но не имеетдостаточно характера противостоять его влиянию, не хочет мешаться ни во что, нисоветовать царю ни за, ни против желаний своего отца — по причине своегонерешительного характера.

Вот и теперь — жена, две дочери и сыновья князя Долгорукого,отца фаворита, последовали на охоту, куда отправился его царское величество.Это многих заставило призадуматься. Мысль Долгорукого женить царя на одной изсвоих дочерей, известна всем. Но теперь всем представляется, что он хочетвоспользоваться всяким удобным случаем для решительного сговора. Я подробноговорил об этом с баронам Остерманом, он так же боится этого, как и я. Но онвсе еще не может верить, чтобы дело зашло так далеко. Если князь АлексейДолгорукий сделает эту глупость (второй том глупости Меншикова), он рискуетускорить гибель всего своего дома, против которого раздражены все здешние. Царьеще очень молод, и всего можно бояться от его благоволения к князьям Долгоруким— отцу и сыну. Если состоится этот брак, тогда — решенное дело: Россиявозвратится к своему прежнему варварству".

— Сударь, я впредь не желаю обращаться к его величествуиначе, как в вашем присутствии. — Сухощавый, чуточку сгорбленный человек сострым, птичьим носом и воспаленными глазами склонялся перед князем Иваном иговорил торопливо, заискивающе. — Лишь в этом случае могу надеяться накакой-то толк, учитывая ваше на его величество влияние, Усерднейше прошуудостоить меня своей дружбой и. выслушать о том, что необходимо довести досведения императора!

Покрасневшие глаза придавали этому человеку вид заплаканный,потерянный. Если бы Алекс не знал доподлинно, что перед ним стоитобер-гофмейстер и вице-канцлер Андрей Иванович Остерман, в руках которогофактически сосредоточена вся государственная власть, он принял бы его зажалкого просителя. Смешно, конечно! Влиятельный министр умоляет фаворита орасположении не потому, что желает заполучить себе какие-то блага, добитьсяордена или протекции для родственника. Нет! Он всего лишь жаждет заручитьсяподдержкой Долгорукого, чтобы привлечь внимание государя к делам егособственного государства! А глаза у него всегда красные не от полного отчаяния,а потому, что очень больны. Хотя и в отчаяние Остерману приходится впадатьчастенько, порою даже более от сознания тщетности своих усилий.

Де Лириа немало внимания уделял в своих посланиях личностиОстермана, и дон Хорхе Монтойя успел составить кое-какое впечатление об этом,безусловно, незаурядном человеке. Впрочем, те, кто посылал Хорхе в Россию,снабдили его немалым количеством сведений об Остермане, поскольку не безоснований полагали, что этот человек достигнет первенствующего влияния нагосударственную политику при следующем царствовании. Разумеется, в том случае,если на престоле окажется то лицо, на которое сделана ставка: лицо болеепокладистое, разумное и управляемое, нежели нынешний император. Но в данныймомент вероятность сего значительно поколебалась...

Алекс стиснул зубы. Чувство вины, которое он испытывал стого самого мгновения, как лишился важнейшего своего груза, было по-прежнемуострым, как в первый день. Однако во время приключений в Лужках эту винунесколько притупляла обыкновенная борьба за выживание, за спасение. Теперь же,отдохнув, придя в себя, почувствовав, что рана его почти исцелилась, он сновапредался духовному самобичеванию. И то новое страдание, которое ему пришлосьиспытать сегодня, отнюдь не ослабило, а только усугубило его подавленность итоску.

— Что-то очень уж внимательно вы разглядываете князяИвана, — послышался у самого его уха знакомый вкрадчивый шепоток, и Алекснеприметно качнулся вперед, чтобы отстраниться от губ, которые мягко касалисьуха. — Неужто вам по вкусу этакие вот неотесанные северные варвары?

Алекс, который на Ивана Долгорукого вообще не смотрел, сулыбкой обернулся к своему патрону:

— Князь Иван достаточно красив, чтобы привлечьвнимание... дамы.

— Значит, вас, обворожительный дон Хорхе, привлекаетиной тип мужской красоты? Интересно бы знать, какой? Вам не нравятся рослыеблондины — быть может, вам по вкусу изящные брюнеты?

Господи всеблагий, да разве тут было хоть слово сказано отом, что его вообще привлекает мужская красота?! Удивительно, с какойнастойчивостью, умением, и тонкостью герцог сводит всякий разговор кединственной интересующей его теме!

Де Лириа играл глазами, касаясь мизинцем с длинным ухоженнымногтем тонких, очень ярких губ, и, как никогда раньше, походил на переодетую вмужской наряд женщину с наклеенными усиками. Алекса с души воротило, когдагерцог устремлял на него этот свой загадочный томный взгляд. В такие минуты емустоило больших трудов сдержаться и не расставить точки над i со всей прямотой иопределенностью. Но это было бы фактическим окончанием его службы у испанскогопосла. После того, как он бездарно провалил свое основное задание, провалитьеще и это? Ну, тогда ему и впрямь останется рассчитаться со своей жалкойжизнью, как едко выразился мастер. Нет уж, придется до поры до времени терпетьнедвусмысленные намеки де Лириа и рассчитывать, что герцог пощадит своеговерного любовника Каскоса и не станет в его присутствии осаждать другогомужчину. И так ревность секретаря начала превосходить всякие приличия. «А ведьесли верно все, что я успел узнать о страстности и пылкости испанцев, —почти с безнадежностью подумал Алекс, — то мне запросто можно ждать отХуана Каскоса удара в бок стилетом или двадцати капель яду в чашке кофе...»