Забавно, но следующим сближением они с Таней тоже были обязаны self-made-women. Разозлившись на Макса за безразличие, с которым он реагировал на все предлагаемые ей идеи для встречи нового года, женщина выпалила: «Не надо — так не надо, насильно мил не будешь. Давай, ползи к этой своей …, давно она ноги об тебя не вытирала. Кстати, я ей звонила на днях, она тебя тоже ждёт, только сама звонить стесняется». Макс и представить не мог, что про такой звонок можно было ляпнуть для красного словца — он принял всё за чистую монету и даже испытал чувство благодарности за такой щедрый новогодний подарок, восхитившись благородством и мудростью взрослой женщины, которую он немедленно отблагодарил единственным доступным ему способом. Конечно впоследствии, связавшись Таней, он обошёлся без преамбулы типа «тебе тут звонили насчёт меня», однако эта анекдотическая история всё равно выплыла на свет божий. На третий или четвёртый день нового года к нему домой явилась мудрая дарительница. Увидев там Таню, она впала в бешенство и принялась громить квартиру. Макс с большим трудом скрутил разъярённую фурию и попытался её успокоить, напомнив, что она сама позвонила Тане и фактически организовала им новую встречу. Только тогда, по округлившимся глазам Тани и по новой вспышке ярости незваной гостьи, он понял, что история со звонком была выдумкой. «Впрочем, — сказал он Тане той ночью, вспомнив цитату из любимого „Карлсона“, — это была самая лучшая выдумка на свете».

Даже по прошествии нескольких лет Максим так и не понял, почему Таня уходила от него раньше, и, соответственно, не знал, как надо себя вести, чтобы её удержать. Он просто воспринимал каждое свидание как приятный сюрприз и избегал разговоров о возможном будущем их отношений. Размышляя об этом наедине с собой, он допускал самые разные варианты: по-прежнему мечтал встретить идеальную девушку и влюбиться без памяти, но в то же время не исключал, что надолго, а, может, и навсегда, останется с Таней, если, конечно, она снова не исчезнет.

Всё изменилось, когда он по каким-то неуловимым признакам вдруг понял, что теперь Таня никуда не денется. Вариант «навсегда остаться с Таней» стал напрягать Максима как единственное препятствие на пути к гораздо более заманчивому сценарию «встретить прекрасную незнакомку и влюбиться». Тут же из каких-то глубин выползла застарелая ревность — не та, которая будоражит и заставляет бороться за предмет страсти с утроенной энергией, а мелкая, счетоводческая. Он начал задумываться, не слишком ли часто Таня своими уходами говорила ему «ты хуже другого», и стал прикидывать, сколько таких обид можно простить без ущерба для гордости.

В тот год Таня работала на пивзаводе, до которого от съёмной хрущёвки Макса было рукой подать, и часто оставалась у него ночевать. По сути, сбывалось то, о чём он грезил несколько лет назад: «всё исправить и на этот раз жить долго и счастливо». Но чем ближе они подбирались к воплощению просроченной мечты двухлетней давности, тем отчётливее Максим понимал, что больше не хочет этого. «Слишком поздно исправлять. Ведь, если по-честному, я всё равно её до конца никогда не прощу. Дело даже не в том, что я её за всех, к кому она от меня уходила, ненавидеть буду. Хотя и это тоже — было же однажды по пьяни… Так накрыло, что задушить её хотел и даже за горло схватил… Но главное, я ей другого не прощу — того, что она не… ну, что она не Екатерина Гордеева, короче. Что я свой шанс встретить такую девушку на жизнь с Таней променял», — думал он по утрам, проводив её на работу. А тут ещё на горизонте забрезжила второкурсница с факультета прикладной математики. Немногословная и загадочная, она обожала ставящие кавалеров в тупик выходки в духе femme fatale[76]. Привлекательность образа многократно усиливала унаследованная ей от дедушки-профессора двушка в сталинке. Недавно второкурсница включила Макса в свой ближний круг, выделив из многочисленной армии поклонников. Вдохновлённый этим фактом, он всерьёз рассчитывал победить в гонке — femme fatale была без ума от его собаки и при встрече с ней превращалась в восторженного подростка. (Через год они действительно сошлись, но ненадолго — всё кончилось взаимным разочарованием).

На очередной пьянке он, глядя на снова превратившуюся в привычку Таню, потихоньку накачивался водкой и думал об интересной девушке, живущей в собственной двухкомнатной квартире с огромной кухней и высокими потолками. А под утро, то ли из мести, то ли стремясь освободиться от чего-то давно копившегося, он при всей честной компании объявил Тане, что никогда и ни за что на ней не женится. И когда Таня, прорыдав два часа в ванной, вышла за дверь, он даже не пытался сделать вид, будто хочет её остановить.

Полгода спустя он снова позвонил ей. На этот раз его волновали уже не чувства и отношения, а то, может она приехать к нему прямо сейчас или нет. Он был вдребезги пьян и охвачен похотью, однако Таня всё равно приехала — вероятно, приняла похоть за очнувшуюся от спячки страсть.

Макс отдавал себя отчёт, зачем она ему теперь нужна, и первое время стеснялся вызывать её к себе трезвым; чуть позже привык и научился воспринимать её как весьма приятную и практически безотказную девушку для секса. Сложно предположить, что Таня могла долго заблуждаться относительно подлинной природы его нынешнего интереса, но, несмотря на очевидную неприглядность ситуации, она продолжала откликаться на каждый его звонок. При встречах они почти не разговаривали. Лишь однажды он спросил, почему она приезжает, стоит ему позвонить, она ответила: «Наверное, я тебя люблю», и воодушевление, озарившее Танино лицо на этих словах, заставило его скривиться от раздражения.

14

Макс очень долго не мог найти постоянную работу и перебивался случайными заработками, среди которых встречались весьма экзотические. Однажды он умудрился получить деньги от бандитов, которым требовалось оборудование для производства поддельной водки. Необходимые для вырубки пробок штампы нелегально производили в родном райцентре Макса, и он неплохо знал людей, которые этим занимались. Бандиты купили два штампа, сто рулонов алюминиевой фольги и 20 тысяч этикеток. Покупая этикетки, заказчики попросили положить им среди прочего ассортимента тысячу этикеток от «Посольской»[77]. «Зачем вам?» — удивились продавцы, на что бандиты ответили: «Не можем же мы „Русскую“ себе на стол ставить. Другие пацаны такого лоховства не одобрят».

Виновницей настоящего трудоустройства стала бабушка, которая приехала посидеть со щенками (когда у Максима кончились деньги, он повязал свою жутко породистую собаку со знаменитым московским кобелём, надеясь выгодно продать щенков) и задержалась на несколько месяцев: щенки продавались из рук вон плохо, половину помёта через полгода пришлось отдать даром. Однажды вечером бабушка показала ему объявление о наборе журналистов в новую, самую модную сейчас областную газету, экземпляр которой Максим, раздававший листовки на муниципальных выборах, как-то притащил из штаба кандидата.

Газета Максу очень нравилась; порой он даже немного завидовал раскованным и остроумным ребятам, писавшим задорные заметки о новых экономических отношениях и стандартах капиталистического потребления, но о том, чтоб там работать, он никогда не задумывался. Не задумывался примерно по той же причине, по которой никогда не думал о том, чтобы слетать в космос. Однако бабушка продолжала настаивать: