– Ну, смотри, – вкладывая в свою молвь пренебрежение, произнес Браниполк, и, выпустив подбородок давальца, оглядел испачканные его кровью пальцы. – Мне по большому счету все равно, каким образом я вырву из тебя имя заказавшего обряд, – синдик медленно поднялся с табурета, и тотчас стоящий справа наратник протянул ему влажный ручник, чтобы утереть от юшки руки. – Не я, а ты будешь вскоре мычать как баран, и обделывать шаровары. – Браниполк шагнул влево, и, обращаясь к травнику, скрывающемуся поколь в полумраке комнаты, повелительно сказал, – Одяка, приступай.

Тотчас Туряк схватил с лавки узкую, плотную тканевую полосу, достаточно сильно испачканную в крови, и, заступив позадь стула, накинул ее Марибору на голову, в районе лба и очей. Единожды он резко дернул на себя концы полосы, тем самым не только сокрыв давальцу очи, но и притянув саму голову крепко к ослону стула. Меж тем травник, что поколь стоял обок Таислава, передал ему с узким, загнутым горлышком медный кувшин, а сам направился к Марибору, сжимая в руках с широким, долгим донышком железную воронку, намереваясь воткнуть ее в рот. Одяка неспешно, ибо сие заранее было так продумано, отодвинул в сторону табурет, на котором сидел синдик, и остановился как раз супротив сидящего давлеца.

– Стойте! Стойте! – испуганно вскликнул Марибор, почуяв подле губ металлическое основание воронки, и яростно дернул головой так, что хватка наратника на миг ослабла, и полоса ткани чуть-чуть сползла, приоткрывая посиневший от ударов правый глаз. – Погодите… погодите, ваше почтение, синдик… давайте столкуемся… столкуемся… Что? Что мне будет, коль назову имя?

Браниполк стремительно шагнул к давальцу и наотмашь ударил его ладонью по щеке отчего плохо удерживаемая наратником голова резко дернулась влево, и из приоткрытого рта выплеснулись кровавые слюни.

– Ты, еще тут со мной торговаться будешь? – в голосе Браниполка негодование вылилось в какой-то звериный рык. – После того, что натворил… Да, ты, должен валяться в моих ногах и сам все сказывать. И умолять, умолять, чтобы его святость, вещун Липоксай Ягы тебя помиловал… А, ты мерзостная труха, еще сопротивляешься тут… время наше отнимаешь… дрянь… мерзость.

Браниполк сызнова огрел ладонью по лицу Марибора, но теперь много мягче, не вкладывая в удар всей своей мощи, поелику боялся, что тот потеряет сознание, и допрос тогда придется прервать, а это явственно не понравится старшему жрецу, впервые за время его службы, пришедшему на истязание. Синдик был вельми мощный муж, высокий и крепкорукий. Небольшая в сравнение с телом голова Браниполка, делала его внешне не интересным. Однако, сила, ум и исполнительность была неоценимой для вещуна, и потому он очень дорожил этим неказистым на вид человеком. На круглом лице синдика с острым подбородком раздвоенном на конце поместились узкие, словно желтые, очи, такой же узкий, длинный нос и тонкие губы. Как и все жрецы, Браниполк брился, хотя, похоже, он от природы имел пониженную волосатость, потому рыжие волосы на его голове казались жидкими, а на руках и груди их и вовсе никогда не имелось. Обряженный в черные шаровары, короткую без рукавов красную рубаху и багряный жилет из бархата (положенный ему по статусу) синдик никогда не пользовался своими привилегиями, не носил перстней, цепей, лишь в левой мочке сиял, соответствующий его посту, красный круглый рубин.

– Приступайте, – дополнил властно синдик, и отошел в сторону, уступая место подле Марибора травнику.

Браниполку нужно было, чтобы давалец согласился по доброй воле давать сведения. Его совсем не устраивало, чтобы информация вытягивалась из него при помощи люто-вытяжки, и Марибор вследствие ее действия стал засим слабоумным. Давалец и после допроса должен был обладать достаточно мозгами, абы не только указать на своего хозяина, но и, если потребуется, дать пояснения о случившемся пред всеми вещунами. Потому теперь и наратник, и травник, и, сам, синдик тянули время, делая все, чтобы Марибор пошел им на уступки.

Как только Браниполк отдал повторное указание Одяку, Туряк немедля ослабил хватку тканевой полосы, и, дернув кверху, несмотря на мотыляние головы давлеца, вернул ее на прежнее место, прикрыв лоб, очи и натянув концы на себя. И тотчас травник сызнова сунул в рот донышко воронки, рывком надавив на нее и судя по всему пробив преграду в виде сошедшихся купно зубов, распоров теми острыми краями не только губы, но, вероятно, и язык, десны, отчего Марибор протяжно застонал и гулко крикнул:

– Да… да, – тем да, верно выражая свое согласие.

Одяка еще малость держал в глубинах рта воронку, неотрывно глядя на синдика. Крик давальца внезапно перешел в истошный вопль, и наблюдающий за тем Браниполк, ехидно растянувший свои тонкие, едва проступающие на смуглом лице розоватыми полосочками, губы, медленно кивнул. И точно одновременно дыхнув, травник резко вырвал изо рта Марибора воронку, а наратник отпустил тканевую полосу, освобождая не только очи, но и в целом голову.

– Скажу! Скажу! – все еще громко стеная, докричал давалец, и яростно задрожала его гнущаяся книзу голова.

– Скажешь? – вопросил Браниполк, и принялся неспешно сворачивать в рулон ручник, об каковой он вытирал руки. Марибор торопко кивнул, и, вскинув вверх взор, уставился отекшими от ударов глазами на синдика. – Ты и так скажешь, – степенно продолжил говорить Браниполк. – Что мне с того…

– Ежели надо заверю молвь свою словами заветными, и божбами, – произнес Марибор и глубоко задышав, закашлял, словно его душило, что-то изнутри. На его разбитые губы изнутрей выплеснулись кровавые сгустки слюны, и он спешно собрав их, сплюнул вниз… Одначе, привязанный, избитый, лишенный сил, давалец только и сумел, что плюнуть на себя. – Коль будет надо при всех старших жрецах, показания заверю божбами.

Браниполк явственно торжествовал, однако сие никак не отразилось на его лице, оно всего-навсе просквозило в блеске желтых, точно звериных глаз. Он не торопко ступил к сидящему заказчику, и как только травник придвинул табурет, медлительно опустился на него. Все также степенно, будто страшась, что Марибор передумает, синдик протянул в его направление наполовину свернутый в рулон ручник, и утер лицо от крови, пройдясь не только по очам, но особенно сильно надавив на губы. Давалец наново застонал, но теперь много тише, очевидно он тоже боялся, что синдик передумает и продолжит свои истязания.

– Хорошо, – наконец молвил Браниполк и вместе с тем словом освободил лицо Марибора от ручника. – Слушаю имя… Имя того, кто тебе повелел выполнить заказ, и прибыть в Лесные Поляны. И если меня устроит сказанное тобой, если я пойму, что ты не лжешь… Тогда будет уговор меж мной и тобой… и думается мне, его святость, вещун Липоксай Ягы оставит тебе жизнь.

– Согласен! Согласен, – незамедлительно откликнулся, прохрипев Марибор, и вновь гулко кашлянул. – Меня прислал в Лесные Поляны, заказав проведения обряда прозорливости над божеством, лично вещун Сбыслав Ягы. Его святость, не верит, что девочка божество, считает, это лишь умелая игра старшего жреца Лесных Полян.

Липоксай Ягы медленно поднялся со своего стула, лицо его полыхало почти багряным румянцем, красные пежины купно покрыли не только крутой лоб, но и округлый подбородок. Он, конечно, догадывался, что Сбыслав Ягы плетет против него интриги, не раз по той причине его люди арестовывали повенецких шпионов, не только шныряющих по детинцу, но и подымающих волнение в поляновцах. Однако, узнать, что Сбыслав Ягы замышляет дурное против божества, было уже слишком… Ибо данный обряд никогда не проводился над детьми. Его свершали в более старшем возрасте, тем не менее, и тогда сами последствия вытяжки и, как считали жрецы, выход души из тела в поисках истины и видения грядущего, могли подорвать здоровье.