Он рассказал, как цветок и пчела параллельно менялись, прилаживаясь друг к другу: «Я не вижу предела невиданным и гармоничным результатам, которые со временем могут быть достигнуты через естественный отбор». Написал о дивергенции: «Потомки едока растений преуспеют лучше, если некоторые из них станут есть листья, другие — корни, третьи — стебли»; «роды со многими разветвленными разновидностями будут ветвиться еще сильнее, и порождать новые разновидности, и занимать места, занятые менее приспособленными». Сделал пометку около слова «Природа»: «Под Природой я подразумеваю законы, установленные Богом во Вселенной».

Устал, выдохся, слег, решил снова лечиться водой, гомеопатии доктора Галли хотел избежать и выбрал лечебницу поближе к дому — Мур-парк, курорт близ Фарнема, графство Суррей. Пока выбирал, едва не скончался. Около 20 апреля получил письмо от Уоллеса, отправленное 10 октября 1856 года (оно, к сожалению, не найдено). Не ответил: Дэвис подозревает черный умысел, но, возможно, просто не имел сил; когда 26 апреля Дарвина привезли в Мур-парк, врач Эдвард Лейн сказал, что «никогда не видел пациента в худшем состоянии, казалось, он агонизирует».

А 28-го умирающий написал Фоксу, что лечение необъяснимо подействовало и он «совершенно здоров». Эмму с Генриеттой отправил на море, в Гастингс. 1 мая ответил Уоллесу: «Мы с Вами мыслим сходно и пришли до известной степени к одним и тем же заключениям», сказал, что работает над проблемой 20 лет и через два года рассчитывает издать книгу, и забросал вопросами о том, скрещивается ли черный ягуар с пятнистым. Остался в Мур-парке до 5 мая, Гукеру написал, что лечение притупляет мозги и это хорошо, но тут же потребовал разъяснений относительно какого-то альпийского цветочка. Вернувшись домой, обнаружил кучу родственников с детьми, но они ему никогда не мешали, сел писать седьмую главу, «Законы изменчивости». Уильям начал часто просить денег, хотел 40 фунтов в месяц, отец заметил, что это оклад Парслоу, который работает, но деньги, разумеется, дал. Решили лечить водой Генриетту, 29 мая мать повезла ее в Мур-парк, отец 16 июня к ним присоединился: не болел, просто понравилось в лечебнице. Возвратился 30 июня, Лаббок предложил стать мировым судьей, заседать в лондонском пригороде Бромли, разбирать ссоры между соседями. Как ни странно, Дарвин согласился, был избран членом окружного магистрата, 3 июля принес присягу, судил почти 20 лет, в основном хозяйственные споры: чей-то скот потравил чье-то пастбище. Может, ему и нравилось. Он никогда об этом не распространялся.

Еще раз свозил Генриетту в Мур-парк, навещал, там неожиданно пристрастился к бильярду, обнаружив немалые способности, и завел бильярд дома. Вообще лето было суматошно-веселое, Эмма с детьми разъезжала по родственникам, глава семьи чувствовал себя так хорошо, что возникла надежда: вдруг совсем излечился? Работа кипела, изредка омрачаясь отчаянием. Гукеру, 14 июля: «Я самая несчастная, тупая, безмозглая собака во всей Англии и готов рыдать от досады на свою слепоту и умственную отсталость». Что случилось? Джон Лаббок-младший, студент Итона, указал на математическую ошибку. Отвечал ему: «Этого достаточно, чтобы заставить меня разорвать всю мою рукопись и в отчаянии выбросить ее. Уйдет несколько недель на пересмотр всех материалов. Но если бы ты знал, как я тебе благодарен!!» Уильям 7 августа прибыл домой, решали, что с ним делать, то ли оставлять в Регби еще на год, то ли нанять репетитора, в любом случае осенью 1858-го надо поступать в Кембридж. Самому ему было все равно, он увлекся фотографией, купили самый дорогой аппарат, семья, слуги и собаки позировали с утра до вечера. На одном из снимков запечатлен маленький Чарлз Уоринг — современные врачи по нему установили диагноз: синдром Дауна[19]. Горький каламбур… Но малыш, как и Бесси, никогда не болел, и родители не очень беспокоились. Уильям вернулся в Регби, Генриетта, прибыв из Мур-парка, опять захворала, отправили обратно (с гувернанткой) до ноября. Все эти суматошные месяцы кроме теоретической работы шла опытная. Может, все-таки удастся увидеть, как растения меняются и передают изменения потомству? Опять цветные стекла, удобрения. Ничего не получалось. Занялся изучением пчел и шмелей — опыты с опылением. Но еще больше его занимало, как наследуются пчелиные инстинкты.

У обычных пчел есть матка (мать всех пчел в улье), бесплодные рабочие самки и неработающие трутни — самцы. Рабочие пчелки строят, защищают, ухаживают. Трутней они кормят, из улья трутни не вылетают, живут недолго, их единственное занятие — оплодотворять матку, когда они это исполнят, сестры их выкидывают и они умирают. Иногда случайно рождаются стерильные самцы — таких дармоедов сестры убивают сразу. Но Дарвина интересовали не трутни. Пчелы-девы бесплодны. Как же они могут передать свои полезные инстинкты? А если не они, то кто передает, почему из поколения в поколение рождаются работящие девицы? Трутень бездельник, матка тоже, как они могут зачать отличное от них обоих существо?

Сперва он думал, что рабочие пчелы — это состарившиеся матки. Но маток мало, а девиц много. Он пришел к идее, которую называют групповым отбором: закрепляются особенности, полезные для коллектива. «Если насекомые принадлежат к числу "социальных" и для сообщества выгодно ежегодное рождение некоторого количества особей, способных к работе, но неспособных к размножению, то я не вижу трудности в том, что эта стерильность вызвана действием естественного отбора». Раньше все пчелы рожали. Но когда-то случайно родились ненормальные пчелы, которых интересовала только работа.

Обществу выгодны такие члены. «Плодовитые самки и самцы благодаря этому процветали и в свою очередь передали своим размножающимся потомкам наклонности производить стерильных особей с теми же модификациями. Этот процесс должен был повторяться много раз, прежде чем образовалось различие между плодовитыми и стерильными самками одного вида, которое мы наблюдаем у многих "социальных" насекомых».

Дерзкое предположение о существовании социальных животных давно стало аксиомой. Но групповой отбор — одна из дискутабельных тем в биологии. Большинство ученых его отвергают: не могло в ходе естественного отбора развиться существо, которое не получало бы от своих особенностей личной выгоды, как рабочая пчела. Как она «получилась»? Гамильтон, Триверс и Хейр предположили, что девицы связаны более близким родством друг с дружкой, чем с остальными членами улья, и ухаживают за теми как «за машиной, производящей сестер». Есть и другие теории, например такая: матка выделяет химические вещества и «зомбирует» дочерей, принуждая содержать семью. Мы к этому еще вернемся. Ричард Докинз, противник дарвиновского группового отбора, признается, что от размышлений о пчелах у него «кружилась голова». У Дарвина не кружилась, все было ясно: полезно обществу — значит разовьется. То же у муравьев: родились когда-то особи с большими челюстями, оказалось, что муравейнику это на пользу, и теперь постоянно рождается определенное количество воинов.

Но пчелы-девицы не только трудятся, они еще жертвуют жизнью: ужалит — умрет. Как может естественным образом развиться характер, который не только не дает его обладателю выгоды, но убивает его? Ну, во-первых, это легенда, что пчела умирает при каждом использовании жала. Оно служит для защиты от насекомых; пчела вонзает оружие в их покрытые скользким хитином тельца и извлекает обратно. Зазубренное жало цепляется и ломается, губя отважную деву, в телах позвоночных животных, например в наших, когда мы лезем в улей. Но это происходит нечасто, а от редких катастроф никто не страхуется.