— Но вчера он был бодр как никогда и много шутил. Что же, черт возьми, случилось?

— Доктор Глокнер говорит, что такое часто случается со смертельно больными, — объяснил Пембертон. — Им выпадает один прекрасный день, а потом… — Он беспомощно взмахнул рукой.

Тристан кивнул и толкнул массивную дубовую дверь, ведущую в спальню отца. В течение последнего месяца он проделывал это дважды или даже трижды в день. Никогда в жизни он не проводил так много времени в обществе отца. Обычно тот всегда был занят исполнением своего долга — он всю жизнь преданно служил монархии.

Даже и теперь это каждодневное общение с сыном рассматривалось лордом Хокстоном лишь как служение, исполнение священного долга перед Короной. Тристан хорошо понимал это. Он смотрел на пепельно-серое лицо отца и испытывал странные, смешанные чувства. Ни о чем жалеть сейчас не стоило, и ложных иллюзий не нужно было питать. Тристан чувствовал себя обязанным помочь отцу перед лицом его кончины — это был его сыновний долг. Но к его решимости осуществить это намерение примешивалась еще и печаль. И избавиться от этой печали не представлялось возможным.

Он наклонился над кроватью и взял в свои ладони руку отца. Она была холодной и сухой. Тристан бросил взгляд на врача, и тот деликатно отступил в глубь комнаты.

— Осталось недолго, милорд, — послышался быстрый шепот Глокнера за спиной Тристана.

Проигнорировав это замечание, Тристан пододвинул кресло к кровати и сел в него, чувствуя себя, возможно, впервые в жизни, совершенно бессильным. Сегодня он встретил Федру, и в его сердце снова всколыхнулась боль. Эта боль в груди заставила его увидеть правду, которую он так старательно прятал от самого себя. И вот сейчас ему предстояло пережить еще одну потерю…

Пембертон взял за руку врача, тихо вывел его из комнаты и беззвучно закрыл дверь.

Да, врач, несомненно, прав, с горечью отметил про себя Тристан. Неожиданно в горле лорда Хокстона тихо забулькало. Как будто он силился что-то сказать, но уже не мог, и из его глотки вылетали лишь клокочущие гортанные звуки — свидетельства приближающейся смерти. По спине Тристана пробежал холодок. Да, ему случалось видеть смерть. Хрипы, стоны, судороги — так человеческое тело покидала душа. И тело как будто сопротивлялось, оно не хотело расставаться со своим живительным наполнением. Как будто оно знало, чем для него обернется это расставание. Тристану случалось видеть целое поле, усеянное умирающими. Эти люди еще не стали трупами, но уже и не были живыми, судьба уже вынесла приговор. И все это огромное человеческое море еще шевелилось, стонало, хрипело, истекало кровью, прощалось с жизнью. Он уже никогда не сможет забыть эти ощущения.

И правда состояла в том, что войны происходили по вине таких людей, как лорд Хокстон. Но почему-то Тристан радовался тому, что его отец умирал своей смертью в собственной кровати. Лицо лорда Хокстона сделалось восковым, на нем уже не отражались никакие эмоции морщины на лбу и под глазами как будто разгладились. Был ли он еще жив или уже умер?

Тристан накрыл руку отца ладонью, слегка сжал ее.

— Я здесь, сэр, — тихо проговорил он. — Если я вам нужен, я здесь.

К его удивлению, глаза отца вдруг открылись, несфокусированный, невидящий взгляд устремился к потолку.

— Тристан…

Тристан с нежностью пожал его руку.

— Вам больно, сэр? — спросил он. — Хотите, я дам вам опия?

— Нет. — Его губы шевельнулись и сложились в насмешливую улыбку. — Только скажи… — с трудом выговорил он через несколько секунд, — какие… новости?

Работа… И снова работа. Даже сейчас, на смертном одре, лорда Хокстона беспокоила только работа. Всегда одно и то же. Лишь однажды отец сделал небольшое исключение и поговорил с ним о… Федре. Но с тех пор, казалось, прошла целая вечность. Тристан начал разговор с отцом в том ключе, в каком начинал всегда весь последний месяц.

— Я обедал с Джеймсом Ридлером прошлым вечером, как и было запланировано, — снова заговорил Тристан. — Теперь у меня есть приглашение в бордель Востриковой. Как назвал это Ридлер — приглашение снять пробу. Если мне это понравится, то меня могут угостить чем-то более ценным и разнообразным. Я…

— Нет. Ты не должен… идти… туда. — Лорд Хокстон говорил с большим трудом, делал остановки после каждого слова, его дыхание снова и снова пресекалось. — Что… еще…

Тристан неохотно продолжил:

— Сегодняшнее утро я провел с миссис Неббетт, как ты и хотел. В прошлом месяце финансы ее мужа претерпели заметное изменение. Он сказал ей, что выиграл крупную сумму в карты в «Уайтсе». Я установил, что Неббетт приносил домой секретную дипломатическую корреспонденцию и, теперь это совершенно очевидно, делился информацией с Востриковой.

— Коррес… — прошептал лорд Хокстон. Его веки опустились. Потом снова слегка приподнялись. — Какого… характера?

— В самом деле, сэр, это может подождать. — «Черт возьми!» — выругался про себя Тристан. Даже свой последний вздох его отец собирался посвятить Англии.

— Какого… характера? — прохрипел Хокстон.

Тристан закрыл глаза и сглотнул.

— Это письма из Уайтхолла, адресованные нашему человеку в Варшаве. По крайней мере именно такой вывод можно сделать на основании найденных у него в столе записей, — сказал он. — Русские пытаются заручиться поддержкой англичан и хотят видеть их на своей стороне, если война все-таки начнется.

— Чертов… негодяй… хитрец… — По телу Хокстона пробежала дрожь. — Я доверял… Неббетту…

Теперь наконец Тристан понял, почему отец вовлек его в это дело. Хокстон, с присущим ему безошибочным чутьем, догадался, что в кругу самых близких его соратников завелся предатель. Поэтому ему нужен был человек, не имеющий контактов ни с кем из его помощников и которому можно было бы полностью довериться. Лордом Хокстоном руководил трезвый и холодный расчет, и он, Тристан, стал лишь орудием отца в его политический борьбе. Орудием мести. Тристан пошел на это не потому, что хотел заработать деньги, а лишь потому, что считал своим долгом выполнить просьбу отца. И Хокстон знал это.

Отец снова попытался заговорить, но вместо слов слышалось лишь глухое клокотанье.

— Не нужно, сэр. — Тристан чуть сильнее сжал руку отца. — В этом нет необходимости. Вы должны немного отдохнуть.

Хокстон с усилием судорожно втянул в себя воздух.

— Ты… остановишь это, — прошептал он. — Обещай… остановить ее… Всех их… Обещай.

— Да, сэр. — Тристан склонил голову. — Я сделаю все, что в моих силах.

Услышав это, лорд Хокстон мгновенно расслабился, его рука выскользнула из ладоней Тристана.

Снова послышались булькающие хрипы в горле. Но глаза лорда Хокстона все еще оставались приоткрыты. Было видно, как под одеялом напряглись его ноги. Казалось, они, да и вся фигура отца, были отлиты из свинца. Его сердце тоже было из свинца. Вздохнув, Тристан вышел в коридор и снова пригласил зайти в комнату Пембертона и врача. Пембертон сразу принялся развязывать тесемки ночной рубашки на груди лорда Хокстона, а Глокнер достал стетоскоп.