— Извини, мам. — Бренна стиснула под столом руки и приготовилась отстаивать свои позиции.

— Мэри Кейт? А ты что скажешь?

— Что если она живет под этой крышей, то я здесь не останусь.

— Как знаешь, — холодно произнесла Молли. — Это дом всех моих детей до тех пор, пока они сами того хотят.

— И шлюхам тоже?

— Прикуси язык, негодница. — Мик решительно шагнул к столу. — Дерись, если хочется, но изволь уважительно разговаривать с мамой и не смей обзывать сестру.

— А пусть она скажет, что я не права.

— Мэри Кейт, — скорее с мольбой, чем с угрозой прошептала Бренна.

— Пусть скажет, что не провела ночь в постели Шона Галлахера, — злобно прошипела Мэри Кейт.

Кружка Мика громко стукнула о стол. Бренна закрыла глаза и на мгновение словно окаменела.

— Не скажу. И это было не в первый раз, но каждый раз я приходила к нему по своей воле. Мне жаль, Мэри Кейт, если я причинила тебе боль. — Бренна неуверенно поднялась, ноги отказывались ее слушаться. — Но мои отношения с ним не делают меня шлюхой. И знай, если мне придется выбирать между ним и тобой, я от него откажусь.

Она собралась с духом и повернулась к родителям. Понимание, отразившееся а материнских глазах, могло бы пролить бальзам на ее душу, если бы не изумление и растерянность в глазах отца.

— Простите меня, за все нроеппе. Мне жаль, что я обманывала вас, но я больше не могу говорить об этом, просто не могу.

Бренна выбежала из кухни и проскочила бы мимо сестер, но Пэтти схватила ее, обняла и прошептала:

— Все хорошо, дорогая.

От слов сестры горькие слезы, обжигавшие ее глаза, хлынули на свободу. Ослепленная ими, Бренна бросилась вверх по лестнице.

А на кухне тем временем Молли пристально смотрела на Мэри Кейт. Ее сердце болело за обеих дочерей, но дисциплину и утешение она никогда не смешивала.

Воцарившуюся в кухне тишину нарушало лишь судорожное дыхание Мэри Кейт. Молли опустилась на стул, на котором только что сидела Бренна, не заметив, как и Мэри Кейт, что Мик улизнул через заднюю дверь.

— Я понимаю тебя, тихо заговорила Молли. — Влюбленность, как яркий свет, затмевает все вокруг, ослепляет, наполняет жизнь смыслом, и неважно, двадцать лет тебе или сорок. Я не сомневаюсь, что твои чувства искренни, Кейти.

— Я люблю его! — Вызов, нападение были ее единственной защитой, и все же слезы катились по ее щекам. — Она знала.

— Тяжело любить того, кто не испытывает тех же чувств к тебе.

— Он полюбил бы меня, если бы она на него не набросилась.

— Кейти, милая.

Молли многое могла бы сказать дочери: мужчина не подходит тебе по возрасту, это увлечение, и оно пройдет, ты еще не раз влюбишься прежде, чем обретешь настоящую любовь, но она лишь сжала руку Мэри Кейт.

— Шон смотрел на Бренну, — сказала она. — Давно смотрел, и она на него. Ни один из них никогда нарочно не причинил бы боль другим. Ты это знаешь.

— Им плевать на меня.

— Они были ослеплены друг другом и просто не замечали тебя.

Хуже, в сотни раз хуже, когда на тебя смотрят с сочувствием, и почему-то чувствуешь себя круглой дурой.

— Ты говоришь так, будто они правы.

Зыбкая, но хоть какая-то почва, подумала Молли.

— Я не об этом. Это дело Бренны и ее совести. Не тебе судить ее, Мэри Кейт, и не мне. В этом доме не принято никого осуждать.

Слезы возмущения хлынули бурным потоком.

— Значит, ты на ее стороне!

— Нет. Сейчас больно двум моим дочерям, и я одинаково люблю каждую из вас. Если речь о сторонах, то Бренна только что приняла твою сторону. Ты не знаешь, каковы ее чувства к Шону и насколько они глубоки, но она готова бросить его ради тебя. Ты этого хочешь, Мэри Кейт? Это облегчит твою боль и утешит твое самолюбие?

Не в силах разобраться с обуревавших ее чувствах, Мэри Кейт уронила голову на сложенные на столе руки и разрыдалась жалобно, как дитя.

Иногда обстоятельства складываются гак, что у мужчины, у отца, не остается выбора. Мик охотнее переломал бы себе все пальцы, чем постучался в дверь коттеджа на Эльфийском холме, но деваться было некуда.

Дочь отдала себя мужчине, и это разбило его иллюзии о первенце. Мик не был дураком. Он понимал, что женщины, независимо от возраста, испытывают определенные желания. Но сейчас речь шла о его радости и гордости, и ему не нравилось, что эти желания швырнули ему в лицо.

И, как любой нормальный мужчина, он понимал мужские желания. Однако даже искренняя привязанность к Шону Галлахеру не могла затмить факт посягательства на дитя Майкла О'Тула.

Мик постучал, собираясь решить проблему цивилизованно. Но когда дверь распахнулась, он со всей силы воткнул кулак в лицо Шона.

Голова Шона резко откинулась назад, он отступил на пару шагов, пытаясь удержать равновесие, и умудрился остаться на ногах. А парень крепче, чем кажется, определил Мик и, воодушевленный первым успешным ударом, снова поднял сжатые кулаки.

— Я пришел стереть тебя в порошок. Защищайся, сукин сын.

— Нет, сэр. — В ушах у Шона звенело, ему хотелось потрогать челюсть и убедиться, что она на месте, но он стоял, вытянув руки по швам. Разъяренный Мик был чуть ли не вдвое его ниже и почти вдвое старше. — Можете ударить меня снова, если считаете нужным, но я с вами драться не буду.

— Так ты еще и трус. — Мик втиснулся в прихожую, пританцовывая, как боксер перед новым раундом, одной рукой ударил Шона в грудь, а другой обманным движением врезал в лицо. И невольно восхитился. Парень даже не попробовал уклониться.

— Вы защищаете вашу дочь. Я не могу мешать тому, что сделал бы сам на вашем месте. — Вдруг ему в голову пришла пугающая мысль, и он все-таки сжал кулаки. — Вы и на нее подняли руку?

Ко всем горестям Мика добавилась еще и обида.

— Черт тебя подери, парень, никогда я не поднимал руку ни на одну из моих девочек. Когда необходимо, я доверяю это их матери.

— С ней все в порядке? Скажите только, она в порядке?

— Нет, мы отколотили ее палками. — Громко вздохнув, Мик опустил руки. Ему не хватило духу размахивать ими и дальше, но дело его еще было далеко до завершения. — Ты должен объясниться, юный Галлахер.

Шон кивнул.

— Конечно. Вы хотите выслушать меня здесь, в дверях, или на кухне за стаканчиком виски?

Мик почесал подбородок, окинул Шона оценивающим взглядом.

— Виски я бы выпил.

Гнев еще бурлил в нем, но он последовал за Шоном на кухню и стоя ждал, пока Шон доставал из буфета бутылку и разливал добрый «Джеймисон» в низкие стаканы.