А время очень горячее. В начале декабря создалось критическое положение у десантников на Эльтигене. Надо было во что бы то ни стало поддержать моряков огнем и доставлять им мешки с боеприпасами и продовольствием.

Взлет с раскисшего аэродрома весьма опасен. Не в силах преодолеть сопротивление вязкой грязи, самолёт мог не оторваться от земли. И тогда два исхода: подорваться на минах при разбеге на запад или перевернуться, скапотировать в жидкое месиво лимана при взлете на восток. Приказ командира дивизии:

— Летать несмотря ни на какую грязь! Летать! Кто не взлетит и разобьет при этом самолёт — считать боевыми потерями…

Все взлетели довольно удачно. А Васе Фролову опять не повезло. Видимо мотор на его самолёте был чуть послабее, чем на других машинах. При взлете Васин самолёт, едва оторвавшись от земли, упал в вязкую жижу лимана и перевернулся на спину.

Ошеломленные ребята, помогавшие раскачивать Васину машину перед взлетом, растерялись от неожиданности.

Самым находчивым оказался стоявший поблизости врач полка Фима Фишелевич.

— За мной! — крикнул он. — Человек погибает!

И бросился по колено в липкой грязи к самолёту Васи Фролова. А за ним уже поспешили остальные ребята.

Подбежали. Вася висит головой вниз. Ворочается. Весь залит грязью и вдобавок льется на него бензин из поврежденного бензопровода.

— Живой! — кричит Фима. — Ломайте фонарь!

Но как его сломаешь, этот бронированный колпак кабины лётчика, когда он на метр погружен в жидкую грязь и придавлен сверху шеститонной махиной…

Пришлось снимать нижнюю броню и бензобак, которые теперь были сверху, ломать пол и вытаскивать Васю вместе с сиденьем.

Когда освободили Васю от привязных ремней и лямок парашюта, он встал на ноги, поглядел вокруг помутневшими глазами и сказал:

— А я ещё живой, — и, потеряв сознание, упал.

Опять долго Вася Фролов лежал в госпитале, снова стал летать и вместе с полком встретил победу.

"Отставить гору Митридат"

Районы города Керчи раскинулись на несколько десятков километров по берегу Керченского пролива. Центральная часть города приютилась под горой Митридат. Вершину и склоны горы фашисты сплошь усеяли огневыми точками и артиллерией. Пролив минировали, на берегу моря поставили в несколько рядов проволочные заграждения.

Артиллерия и самолёты противника мешали нашим десантникам начать наступление. Поэтому мы довольно часто совершали вылеты на артиллерийские батареи и аэродром истребителей врага, расположенный у станции Багерово, западнее Керчи. Руководил нашими действиями командир дивизии полковник Гетьман. Его КП размещался в Аджимушкайских каменоломнях под Керчью.

Однажды полковник Гетьман ставит задачу:

— Бить артиллерию противника на горе Митридат!

Летим пятеркой: Сивков — Вишняков, Ткаченко — Леоненко, Ренев — Желудков, Мельников — Маслов, Жданов — Рыжков. Зашли с моря Ясный полдень. Легкий морозец. Впереди четко просматривается цель. Сейчас надо нажать кнопку передатчика и произвести привычную команду: "Внимание! Приготовится к атаке!" Но в этот момент полковник Гетьман по радио спрашивает:

— Как меня слышите?

Отвечаю:

— Слышу хорошо!

— Отставить гору Митридат! Бить по станции Багерово!

— Понял вас, понял, — отвечаю командиру дивизии, а в голове мелькает мысль: "Ничего себе командочка… " Зенитки уже лупят вовсю, а тут вместо маневра со снижением ещё добрых километров двадцать топать потихоньку. Да ещё с ходу надо решить, как заходить на Багерово. Там рядом со станцией, на аэродроме, стоят готовые к взлету истребители противника… Да и зенитный огонек, будь здоров!.

Ситуация та же самая, что и в Моздоке. Как же все таки идти? Откуда сделать заход? Неожиданно всплывают слова недавнего разговора с майором Кондратковым: "Самолёты можно сделать новые, а вот жизни людям уже не вернешь"…

А вокруг, как всегда, постоянные недобрые попутчики — разрывы от зенитных снарядов. Одного прямого попадания вполне достаточно…

Левый разворот со снижением, затем с набором, на юг, подальше от Керчи… Так. Теперь спокойно. Принял решение заходить на цель со стороны солнца. Зенитчикам против солнца бить похуже, а также достигается некоторая внезапность налета — немного позднее заметят.

Вышли к станции с юга. Ударили с ходу пот эшелонам противника. Кучно и довольно точно сбросили бомбы. Разбиты вагоны. Возник пожар. Разрушено полотно единственной железной дороги в Керчь.

На бреющем проскочили со станции Багерово на север, к аэродрому истребителей. Нас там, конечно, совсем не ожидали. Истребители противника пока ещё не успели взлететь. Ударили мы из пушек и пулемётов по самолётам и по живой силе врага. Проскочили аэродром и, прижимаясь поближе к земле, понеслись на север.

Нас все таки атаковала пара МЕ-109. Воздушные стрелки Маслов и Рыжков сбили один "мессер", который упал в полутора километрах северо-восточнее Багерово.

Вражеские зенитчики опомнились. Начали бить вдогонку. Но это уже не так опасно. Огонь не прицельный. Группа вся в сборе, благополучно миновали зону зенитного огня и вышли на Азовское море.

Над морем летать нам приходилось до этого много: под Новороссийском, в районе Темрюка, и здесь, под Керчью. И всякий раз, особенно на малой высоте, тобой овладевает чувство волнения. Начинаешь прислушиваться к гулу мотора. Кажется, что двигатель работает нечетко. Смотришь на приборную доску — все вроде нормально. А беспокойство растет. Под тобой не земля, а неприветливое море… к земле как-то уже привык. В самом трудном и сложном случае можно совершить посадку. С земли взлетал, на неё и садишься. А в море на вынужденную садиться… Лётчики в шутку говорят между собой, что Ил-2 по плавучести занимает второе место в мире… после утюга.

Вот показался родной берег, окутанный легкой сизоватой дымкой. Строения, деревья, высотки, овражки… И мотор вроде бы стал работать четче, ровнее. И настроение становится бодрым. Скоро и свой аэродром, где знакома каждая кочка.

Домой пришли без потерь. Садимся. Когда зарулили на стоянку, воздушный стрелок Степан Иванович Пластунов, обычно больше молчавший после полёта, сейчас возбужденно говорит:

— Сердце зашлось, когда над водой шли. С непривычки, наверное…

Привычка — вторая натура. — Над землей — матушкой как-то спокойнее. Как ни то, а опору чувствуешь все же…

Отлично понимаю душевное состояние боевого товарища. Сам только что пережил то же самое. Да некогда заниматься самоанализом., давать волю своим чувствам.

Подбегает техник Иван Михайлов, спрашивает:

— Как работал мотор?

— Замечаний нет. Отлично.

С тех пор самолёт мой стал обслуживать Ваня Михайлов — трудолюбивы, заботливый парень, — никаких замечаний по работе двигателя и самолёта в целом у меня не было. Все действовало безукоризненно.