День, начавшийся с унижения, закончился фантастически.

Вот и прекрасно.

На следующий день я принялась за книгу всерьез.

И тут же поняла, как и в случае с альбомами, что до сих пор темпы были недопустимо медленными. Я проводила время, мысленно путешествуя по жизни вперед и назад, заново переживая моменты счастья, делая небрежные наброски. От силы процентов десять книги можно было считать законченными, а мне оставалось всего несколько месяцев координации движений.

Я сделала глубокий вдох.

Мне предстояло пройти триатлон.

Но я не тревожилась.

Я готовилась к этому почти всю взрослую жизнь. Выстукивала на клавиатуре компьютера истории для газеты, сидя в зале суда округа Палм-Бич и наблюдая со своей привилегированной передней скамьи за всяким отребьем.

Слишком часто героями моих историй становились подростки-убийцы, выросшие без признаков родителей на горизонте. Или люди, во цвете лет погибшие под колесами машин пьяных водителей, — родственники жертв так рыдали в зале суда, что скамьи под ними ходуном ходили. Или мужья, которые нанимали головорезов, чтобы порешить своих жен, — и наоборот.

Иногда преступления бывали настолько бессмысленными, что меня досада разбирала. Порой сами преступники оказывались до того несчастными и заброшенными, что я поневоле задавалась вопросом: уж не виновно ли тут общество? Иногда подробности преступлений оказывались столь жестокими, что я, возвращаясь вечерами домой, прижимала к себе детей, благодаря Бога за то, что с нами все в порядке.

Но иногда бывало и по-другому. Так, я написала очерк о судье Верховного суда Барбаре Париенте, у которой обнаружили рак груди и которая продолжала работать, заседая в суде абсолютно лысой.

Еще я написала большую статью о бездомной женщине по имени Анжела Глория Гонсалес, которая самостоятельно изучила юриспруденцию и затем сама представляла себя в федеральном суде и выиграла дело, — ее приговор был отменен как вынесенный на основе расовой дискриминации.

«Такого вообще не бывает, — сказала я ей прямо. — Вы уникальны».

И все же наибольшую гордость мне как журналисту доставляет тот факт, что я вывела на чистую воду четверых убийц и вынудила главного прокурора рассказать историю, которую никто не хотел делать достоянием гласности.

Все началось с заговора против красивой блондинки по имени Хизер Гроссман. Ее бывший муж Рон Сэмюэлс, бизнесмен, страдал манией величия и привык всегда получать все, что хочет. И вот, когда при разводе Хизер добилась права опеки над их детьми, он захотел, чтобы она умерла.

Дело было не в том, что Рон так уж любил своих детей, как показала потом на суде его новая жена. А в том, что ему страшно не хотелось выплачивать алименты.

И тогда Рон пошел к своему другу-наркоману, который сидел на крэке, тот в свою очередь пошел к дилеру, который продавал ему крэк, а уж тот нанял двух отморозков, чтобы те «грохнули жену». 14 октября 1997 года один из тех двоих — Роджер Раньон — зарядил дальнобойную винтовку и выстрелил Хизер в основание черепа, пока она и ее новый муж, сидя в открытой машине, дожидались зеленого сигнала светофора.

Хизер выжила — и осталась парализованной.

Рона Сэмюэлса тем временем арестовали и судили за попытку убийства. В октябре 2006-го ему был вынесен пожизненный приговор. Но четверо его подельников остались на свободе. Им обещали неприкосновенность в обмен на показания.

Я неделями сидела возле Хизер Гроссман в зале суда. Я видела, как ее день за днем привозили туда в инвалидном кресле и ее голова неподвижно лежала на его спинке. Я видела, как слезы текли ей в ухо, слышала, как делает «ш-ш-ш-шу-у-у» аппарат, вентилирующий ее легкие.

Скоро я сама узнаю, каково все это.

Но со мной это сделает болезнь. А в Хизер Гроссман стреляли. Четверо мужчин сговорились. И один всадил пулю ей в мозг.

Должны ли они оставаться на свободе?

Один из помощников главного прокурора сказал:

— Из этого не выйдет истории, Сьюзен. — И еще: — По крайней мере такой, которой заинтересуются основные каналы. И босс будет в бешенстве.

Когда журналист слышит что-то в этом роде, он понимает, что напал на золотую жилу.

Так что я взялась за дело и вскоре поняла, что основания притянуть этих людей к ответу были. Я обнаружила, что показания Роджера Раньона, стрелка́, не вполне изобличали Рона Сэмюэлса. Тем не менее ему авансом пообещали неприкосновенность, и он вышел на свободу.

Я отыскала и других предполагаемых убийц.

Одного я нашла в агентстве по страхованию жизни в Голливуде, Флорида, где он сказал мне, что тот обмен свидетельских показаний на неприкосновенность «был лучшей сделкой, которую он заключил в жизни». Второй сидел в каком-то офисе на Дирфилд-Бич. А третий нашелся в плавучем доме в Кэрол-Сити, к северу от Майами.

Я полетела в Индианаполис, взяла машину и поехала в крохотный городок в глубинке штата Индиана, где проживал стрелок Роджер Раньон. Его дом притулился на обочине проселочной дороги, огибавшей кукурузное поле.

Я долго стояла у его дверей, пытаясь вызвать его на интервью. В конце концов за мной погнался дикий индюк. Я знала, что хозяин в доме, слышала его через дверь, но мне он так и не открыл.

Я поговорила с шефом местной полиции и с офицером, надзирающим за условно-досрочно освобожденным. Ни один из них не знал, что он когда-то стрелял в женщину во Флориде.

Я чувствовала, что просто обязана опубликовать ту историю, потому что она позволяла читателю получить представление о работе нашей системы правосудия в связи с уголовными преступлениями. Понять, как непросто бывает добиться справедливости — и к каким последствиям порой приводят все эти сложности.

Но были у меня и личные причины.

Я люблю эту историю, потому что полюбила Хизер Гроссман. Она покорила меня своим желанием продолжать жить после искалечившего ее выстрела. Намерением вырастить своих детей. Тем, какой красивой и сильной она выглядела в инвалидном кресле, даже не владея конечностями.

Она не могла самостоятельно дышать. И уж тем более жить в одиночку. Но она приняла участие в соревновании «Мисс Америка в инвалидном кресле». Такая молодчина.

«Надо писать о силе, — сказала я себе, сидя в хижине. — Не пиши о болезни. Пиши о радости».

Недавно я была поражена, посмотрев документальный фильм о Хизер. Через несколько лет после рокового выстрела Хизер встретилась с хирургом приемного покоя скорой помощи, который оперировал ее после выстрела. Доктор рассказал ей, что она умоляла его тогда не сохранять ей жизнь.